Куда ты? – встрепенулась она.
– К маме.
– Я с тобой.
– Зачем?
– Как зачем? Время позднее, пойдешь одна и…
– Тебе совершенно нечего делать у моей мамы.
– Хорошо, я в подъезде подожду. Главное – знать, что ты в безопасности.
«Когда ж я от нее избавлюсь?» – с тоской подумала я, но вслух сказала:
– Хорошо, поехали. Только не вздумай рассказать маме о ночном происшествии. У нее давление.
Она согласно кивнула, а я, вторично вздохнув, завернула подсвечник в бумагу и прихватила с собой. Отправились мы на машине и потому у мамы оказались уже через двадцать минут. Мама смотрела телевизор и слегка удивилась моему появлению.
– Это Марья, – кивнув на спутницу, сказала я и поцеловала маму.
– Ты какая-то взъерошенная. Что-нибудь случилось?
– Иди на кухню, – шикнула я на Марью, та поспешно удалилась, а я пристроилась рядом с мамой, прикидывая, как бы подготовить ее, и, ничего не придумав, сообщила: – У меня был гость. Из Израиля.
Мама взглянула заинтересованно.
– Из Израиля? И что?
– Сказал, что он друг моего отца и что папа умер.
– Дальше-то что?
– Привез подсвечник, – закончила я и освободила реликвию от бумаги.
Мама уставилась на нее в полнейшем недоумении.
– Что это?
– Подсвечник.
– Вижу, что подсвечник. Ты меня с ума сведешь. Расскажи как следует. – Я, естественно, рассказала. – Значит, старый пройдоха умер, – кивнула мама, нахмурившись. – Царство ему небесное. Или где он там должен находиться. Не очень-то я сильна в религии, в мое время в моде был атеизм. Он умер и не придумал ничего умнее, как оставить тебе это художественное безобразие?
– Это реликвия.
– Жулик. Я совершенно не на это рассчитывала, когда писала ему письма. Каждый год по письму. Между прочим, он там прекрасно устроился, уж что-нибудь да скопил на старость. И вот вам, пожалуйста. Впрочем, у него своих двое, но это все-таки свинство. – Тут она схватила подсвечник, подержала его на весу и сказала: – Мона, надо его распилить.
– Зачем? – ахнула я.
– Слушай мать и не задавай дурацких вопросов.
Мы потрусили в кладовку, где хранился всякий хлам. К нам незаметно присоединилась Марья. Однако, перерыв все сверху донизу, ничего подходящего мы не нашли. Мама отправилась к соседям и вернулась с орудием, которое условно можно было назвать пилой.
У меня была слабая надежда, что мама откажется от идиотской затеи распиливать подсвечник, столкнувшись с первыми же трудностями. Распиливать что-либо вообще дело нелегкое, а у мамы давление, да и возраст, но мама так рьяно принялась за дело, что мне ничего не оставалось, как присоединиться к ней.
Марья в некотором очумении металась рядом и в конце концов тоже приняла участие. Ненавистный подсвечник переломился пополам, и мы уставились на две половинки с алчным блеском в глазах. Корыстолюбие, оказывается, свойственно
