моей кровати, здесь стоят еще две, и они свободны.
Мой взгляд сталкивается с преградой. Еще одна вещь, которую я меньше всего ожидала бы увидеть в медблоке: ширма. Резная ширма с замысловатым узором. Кажется, тоже из дерева. Определенно сделана еще в Старом Мире, как и часы. Куда же я попала?
Вставать тяжело. Голова кружится, тело не слушается. С трудом добираюсь до ширмы. Отодвинув ее, обнаруживаю рабочий стол доктора. Настольная лампа, непрозрачные флаконы, какие-то распечатки, письменные принадлежности, планшет – на столе очень много вещей, но при этом на нем царит порядок. Идеальный до неестественности. Флаконы выстроены строго в ряд, бумаги сложены несколькими стопками на равном расстоянии друг от друга. Я задаюсь вопросом, что за человек нуждается в таком порядке.
Мне везет: планшет включается сам, когда я беру его в руки, и на экране высвечивается моя фотография. Видимо, доктор вносил пометки в мой личный профиль. Но везение на этом заканчивается – я не могу ничего прочитать. Требуется пароль доктора, и планшет приходится отложить в сторону. Но перед тем как экран гаснет, на нем высвечивается ряд цифр: дата и время.
Это подобно удару током. Я вспоминаю самое главное. Я потеряла Гаспара. Слезы застилают глаза, ноги подкашиваются, и мне едва удается устоять, вцепившись в столешницу. Сердце болезненно сжимается: я понимаю, что упустила шанс увидеть Гаспара в последний раз, проститься с ним.
Календарь говорит, что я провела в отключке три дня.
Церемония прощания проводится спустя сутки после смерти. Гаспара больше нет.
Его уже кремировали, и через все это Микелине пришлось пройти в одиночку. Она была одна, пока я валялась в медблоке. Я и в этом ее подвела, меня не было рядом, когда ей требовалась поддержка.
Возвращаюсь к своей кровати. Обратный путь дается намного легче – головокружение постепенно утихает. Рядом с кроватью стоит тумбочка, внутри которой я обнаруживаю свою одежду, постиранную и сложенную стопкой. А на ней – записка, крохотный клочок серой шершавой бумаги.
Круглые, аккуратно выведенные буквы. «Таким было его решение». И слезы вновь наворачиваются на глаза.
Ночное освещение становится ярче, возвещая начало нового дня – общий подъем. Я переодеваюсь в свою одежду и, машинально застелив постель, ложусь поверх одеяла, сворачиваясь клубком.
Микелина, милая Микелина… Внезапно понимаю: это правильно, что меня не было рядом. Так и должно быть. Она не винит меня в смерти брата, изо всех сил старается не винить – и все же я знаю, что теперь, глядя на меня, она всегда будет видеть человека, который не сдержал обещание, самое важное обещание в жизни.
Как мне быть дальше?
«Таким было его решение», – слышу я словно наяву тоненький голос Микелины. И как мне жить с этим решением? «Гаспар решил защитить тебя». Да, так Мика скажет, чтобы успокоить себя и меня, и будет повторять это снова и снова… Но в ее глазах я буду видеть, что где-то глубоко внутри себя она проговаривает эти слова как обвинение.
И
