Мамочке стало хуже, и я послала за местным терапевтом Блумом. Как доктора она его ни во что не ставила, и он был в курсе. Но он пришел – с портфелем, стетоскопом, весьма напыщенный. На мизинце у него сидело колечко, а Мамочка мне говорила, что это знак масонов. Не знаю, так ли это.
Блум вечно куда-то торопился. Вот и сейчас он прямо-таки взлетел по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Осмотру Мамочка не сопротивлялась, и вскоре доктор пригласил меня вниз.
– Придется увезти ее в больницу, – сообщил Блум, пройдясь рукой по жирным от бриолина волосам.
– Ни за какие коврижки! – отрезала я.
Мамочка ненавидела больницы. На то у нее имелись веские причины.
– У нее повышенное давление. И несколько ребер сломано. – Засунув стетоскоп обратно в кожаный портфель, он оглядел подвешенные к потолочным балкам травы. – Здесь она задохнется от гнили.
У них и раньше возникали разногласия по данному вопросу.
– Вы никуда ее не повезете. О ней никто не сможет позаботиться, как я.
– Ты тоже совершенно безнадежна, – молвил Блум и щелкнул застежкой портфеля. – Приду к вам завтра и, если ей не станет лучше, заберу, уж будь уверена. – И вышел так стремительно, как будто мы его не выпускали, а он буквально чудом вырвался. Оставил за собой только рецепт на болеутоляющие таблетки и гадкий запах бриолина.
В тот вечер к нам пришла Джудит со стариком в дерюге. От старости он весь сгорбился. С ушей – от раковин к мясистым мочкам – свисали белые клочья шерсти. Он был похож на тролля. Старик, не глядя на меня, прямиком отправился на второй этаж в спальню к Мамочке. Я замерла у лестницы, не понимая, что мне делать, но Мамочка его, похоже, знала, потому что через секунду я услышала:
– Уильям, ты видел когда-нибудь такую развалюху?!
– Кто это? – спросила я у Джудит.
– Уильям говорит, что вы лет десять тому назад встречались.
Хорошенько пораскинув мозгами, я вспомнила, что ведь и правда знакома с Уильямом. Мы с Мамочкой ходили к нему домой. Она сказала, что он разводит пчел и покажет нам ульи. Даже тогда он выглядел как древний дед, страдающий артритом. Та встреча получилась короткой и странной. Когда мы подошли, Уильям высаживал в огороде лук-порей. Мамочка его окликнула, он встал – я помню, как хрустнули колени, – вытер руки о темные рабочие штаны и потянулся ко мне. Я помню эти выпачканные землей ладони. По дурости я решила, что он протягивает мне руку для пожатия, а он потянулся куда-то дальше и запустил грязные пальцы мне прямо в волосы.
– Значит, твоя? – спросил Уильям.
– Моя, – ответила Мамочка.
Он долго меня разглядывал. Лениво отмахнулся от назойливой навозной мухи.
– Ну ладно, – произнес он. – Сойдет.
И отвернулся к грядке с пореем. И все. Ульев я так и не увидела.
Я сделала всем чай и отнесла его наверх. Мамочка болтала без умолку, она буквально ожила, хотя Уильям ее,
