style="font-size:15px;"> На мгновение фигуры мужчины и женщины четко обрисовались на фоне светлого дальнего конца улицы. Мужчина был смуглым и массивным, на голову выше женщины. «Да он – настоящий гигант», – подумала Маргерита. Сердечко у нее захолонуло от страха, и она ускорила шаг, а в следующий миг споткнулась и упала. Пирог вылетел у нее из рук, упал на мостовую и развалился на куски. Маргерита заплакала. Она наклонилась, чтобы поднять кусочки и попытаться слепить их воедино. Метнув умоляющий взгляд в дальний конец улицы, она увидела, что мужчина и женщина уже скрылись из виду. Лишь канал да стены домов, на которых ослепительно чернели дверные проемы, окна и ставни блестели под лучами солнца. Маргерита осталась одна.
Она понуро поплелась домой, вся радость от замечательного пирога на день рождения куда-то подевалась.
Ее отец изготавливал маски, и нижняя комната их дома служила ему одновременно студией и мастерской. Ставни были отворены, открывая взору россыпи сверкающих сокровищ. Маски свисали с крючьев над окнами, занимая все пространство стен – простые белые маски с узкими прорезями для глаз и сеточками, золотисто-алые маски арлекинов, маски плачущие и смеющиеся, маски, украшенные павлиньими перьями, маски, усыпанные драгоценными камнями, маски, раскрашенные золотистыми лучами восходящего солнца, и белые маски со зловещими клювами, как у священного ибиса, которые носили во время чумы.
Отец Маргериты сидел на деревянном табурете, держа в одной руке маску из папье-маше, а в другой – тонкую кисточку. Уверенными и точными движениями он разрисовывал маску золотистыми узорами. Он обернулся, когда Маргерита, прихрамывая, вошла в комнату, отложил маску с кисточкой и раскрыл ей объятия.
– Что случилось, chiacchere[54]? Ради всего святого, что стряслось?
– Я уронила пирог, – всхлипывая, сообщила она, когда отец приподнял и усадил ее к себе на колени. – Я старалась быть осторожной, честное слово. Но потом я споткнулась…
– А, ничего страшного. Такое случается сплошь и рядом. Смотри, пирог развалился как раз на три части. Одна – для твоего папы, еще одна – для мамы, и одна – для тебя. Нам все равно пришлось бы разрезать его. А ты всего лишь оставила несколько крошек на мостовой для бедных маленьких мышек и птичек.
Отец Маргериты был красивым мужчиной, с густыми темными бровями, крупным благородным носом и аккуратной темной бородкой. Когда он смеялся, на смуглом лице ослепительно выделялись белые ровные зубы. Маргерита очень любила, когда он поднимал ее и взваливал на плечо. Она начинала брыкаться и вертеться, а он поворачивался на месте, делая вид, что растерян, и приговаривал:
– Куда же подевалась Маргерита? Никто не видел мою chiacchere? Она ведь только что была здесь.
– Я здесь, папа, – визжала Маргерита, брыкаясь и стуча кулачками по его спине.
– Я слышу, как у меня над ухом звенит комар, но это не моя chiacchere.
Отец называл ее
Болтушка, балаболка (
