в ином обличье перед другими делала ее еще более удивительной. Она была тем, что он видел перед собой, – совершенная, одаренная, неисчерпаемая. Но все же он знал, что после смерти их обоих – выяснилось, что теперь ему удается думать о своей смерти без страха, – мир (или, по крайней мере, многие цивилизации) увидит в ней нечто совершенно иное: поэта, создателя смыслов, которые для него были только словами на листе бумаги или названиями, услышанными от нее.
Однажды она сказала, что напишет стихотворение о нем, но не сейчас – позже. Он решил, что ей хочется узнать о его прошлом, – но еще раньше он предупредил, что никогда не сможет сделать этого. Он не собирался исповедоваться перед ней: в этом не было нужды. Она уже освободила его от тяжкого бремени, хотя он и не понимал толком, как именно. Воспоминания – это истолкования, а не истины, утверждала она, а рациональное мышление было, по ее мнению, всего лишь одним из инстинктов.
Он чувствовал, как разум его животворно поляризуется, как мысли – ее и его – сближаются, как его предрассудки и заблуждения перестраиваются согласно магнитному полю образа, которым она была для него.
Она помогала ему, сама не зная об этом. Она лечила его, опускаясь в такие глубины его «я», которые казались ему недостижимыми, и вытаскивая занозы, оставленные в далеком прошлом. И это также было поразительно – ее способность влиять на воспоминания, настолько невыносимые для него, что он давно уже смирился с их все усиливающейся мучительной остротой. Она умела смягчать боль от этих воспоминаний, отсекать их и выкидывать прочь, но даже не понимала, что делает это, не представляла себе, насколько велика ее власть.
Он держал ее в объятиях.
– Сколько тебе лет? – спросила она в их первую ночь, ближе к рассвету.
– Я старше и моложе тебя.
– К черту загадки. Отвечай нормально.
Он скорчил гримасу в темноте.
– Ну хорошо… сколько живут на вашей планете?
– Ну… не знаю. Восемьдесят, девяносто лет.
Он вспомнил, что год здесь длится почти столько же, сколько в его системе.
– Тогда мне… около двухсот двадцати, ста десяти и тридцати.
Она свистнула и шевельнула головой, лежавшей на его плече.
– У тебя богатый выбор.
– Да, вроде того. Я родился двести двадцать лет назад, прожил из них сто десять, а физически мне тридцать.
Она рассмеялась низким гортанным смехом и взгромоздилась на него. Он почувствовал, как ее груди трутся о его кожу.
– Значит, я трахаюсь со стодесятилетним стариком? – весело спросила она.
Он положил руки на низ ее спины, гладкой и холодной.
– Да. Здорово, правда? Все преимущества опыта без всяких…
Она пригнулась и поцеловала его.
Он прижал голову к ее плечу, притянул поближе к себе. Она шевельнулась во сне, слегка подвинулась, обняла его, прижалась к нему. Он вдыхал запах ее кожи, дышал воздухом, обволакивающим ее тело, напитанным ею,
