Вулы не обнаружили его бывшие владельцы. После этого приключения я решил больше не выходить за обозначенные границы, пока не буду окончательно готов отправиться в неведомое, ведь если меня поймают, я потеряю былую свободу и, возможно, Вулу – пса вполне могли убить.
По возвращении на площадь я в третий раз увидел девушку-пленницу. Она стояла рядом со своими охранниками перед входом в зал приемов, а когда я приблизился, бросила на меня надменный взгляд и повернулась ко мне спиной. Это был такой женский, такой земной жест! Хотя он задел мою гордость, мое сердце наполнилось чувством товарищества; так радостно было сознавать, что кому-то еще на Марсе присущи чисто человеческие порывы, принятые в цивилизованном обществе, пусть даже их проявление столь болезненно и обидно для меня.
Если бы зеленая марсианская женщина вздумала показать неприязнь или презрение, она, скорее всего, сделала бы это при помощи меча или спустив курок, но поскольку чувства марсиан в основном атрофировались, то потребовалось бы весьма серьезное оскорбление, чтобы пробудить в ней такую страсть. Сола, позвольте заметить, была неким исключением; я никогда не видел, чтобы она совершала жестокие или грубые поступки, перестала проявлять доброту и великодушие. Она и в самом деле была своеобразным «атавизмом», как говорили о ней ее подруги-марсианки, этаким желанным и драгоценным приветом из прошлого, тенью любимых и любящих предков.
Пленница как будто оказалась в центре всеобщего внимания, и я остановился, чтобы посмотреть, что будет дальше. Мне не пришлось ждать долго – вскоре к зданию подошел Лорквас Птомел со своей свитой и, дав стражам знак следовать за ним вместе с девушкой, направился в зал приемов. Сообразив, что теперь у меня есть особые права, я решил рискнуть. К тому же воины вряд ли догадывались о моем знании марсианского языка, поскольку я умолял Солу держать в тайне мои успехи, объясняя это нежеланием говорить с другими до тех пор, пока хорошо не освою все тонкости речи. Итак, я попытался войти в зал и послушать, о чем там будут говорить.
Советники сели на корточки на ступенях вокруг помоста, а внизу перед ними стояли пленница и две ее охранницы, в том числе Саркойя. Мне стало ясно, что она присутствовала при допросах накануне, почему и смогла вечером рассказать обо всем соседкам по спальне. Ее отношение к пленнице было чрезвычайно грубым и жестоким. Когда она держала девушку, то вдавливала свои недоразвитые ногти в ее тело или же выворачивала ей руку самым болезненным образом. Когда приказывали перейти с одного места на другое, Саркойя или резко дергала пленницу, или с силой толкала ее вперед. Она как будто выплескивала на это беззащитное создание всю ту ненависть, жестокость, ярость и злобу, что накопились за девять сотен лет ее жизни и питались свирепостью и беспощадностью неисчислимых поколений предков.
Вторая охранница была не так груба, потому что ею владело полное безразличие к происходящему; если бы несчастная оказалась
