style="font-size:15px;"> Это он меня спрашивает. Это я в его глазах завсегдатай парижских кафе-шантанов. И сколько ему не объясняй, что езжу я во Францию исключительно к маме, он не верит!
– Это значит, дорогой друг! – отвечаю я.
– Во-во! А наши стали так попрошаек этих называть – шаромыжники.
– Странная история. Огромная армия, а Наполеон ее бросил. Потом этот невразумительный побег с острова. Что-то должно за этим стоять.
– Если принять за факт то, что у Бонапарта был жезл, а потом он его потерял, то многое можно объяснить.
– Мадам Бовари эта. Она действительно могла ему жезл привезти? Ну, теоретически?
– Могла. Я думаю, что император и бежал с острова святой Елены в расчете на это. Но что-то там не сложилось. Кстати, я узнал, что Бовари жила в Париже на улице Аустерлиц.
– Аустерлиц? – вспомнила я адрес из письма Потворской, – А это где?
– Это где-то в районе Лионского вокзала. Но судьба жезла неизвестна. Мы даже до вчерашнего дня не знали, что он появился в современной истории.
– А откуда все эти артефакты берутся?
– Артефакты – это куски, осколки какого-то неизвестного нам мира, – начал полковник, но в это время открылась дверь, и вернулся ректор.
Лицо начальника всего Института было холодно и решительно.
– Продолжайте-продолжайте, – скомандовал он.
– Да мы уже закончили, осталось некоторые детали прояснить, – ответил куратор.
– Детали – это хорошо, это то, что надо. Проясните, например, такую деталь, куда письмо могло уйти! – весело, но зло сказал ректор.
– Людмила о письме вспомнила? – не обращая внимания на злую иронию ректора, интересуется куратор.
– Она не помнит, ее больше сломанная машина вчера волновала. Но письмо она не сдавала, это точно. Мы проверили. Его нет ни в конверте Кузнецовой, ни у Людмилы. Что делать будем? – задал мне вопрос ректор. Неожиданно за спиной возник Грибус. Как он зашел незаметно?
– Надо Кузнецову под охрану взять, – серым голосом сказал он.
– Какую еще охрану? – возмутилась я, – Меня охранять не надо!
– Это не тебя будут охранять, а тот секрет, носителем которого ты теперь являешься. Ферштейн? – перешел на немецкий язык Грибус.
– Ферштейн, – машинально соглашаюсь я.
– Кузнецову в изоляторы поместить, пока не вспомнит, где письмо искать, – говорит Грибусу ректор так, словно меня и нет рядом!
Изоляторами у нас зовут закрытые зоны в цоколе здания. Там можно убежище сделать в случае нападения, а можно и человека закрыть. Где искать письмо, я не знаю, значит сидеть мне в изоляторах до старости. Я представила себе, как через много-много лет я, седая и беззубая, прошу воды у постаревшего, сгорбленного Грибуса! Стены изолятора пожелтели, местами облупились, а я все сижу! Грибус воду мне не дает, он у меня
