там делаю, а рассказывал какую-то чушь о поэзии, у тебя никто не требовал объяснений…
– Относительно чего?
– Относительно твоих объятий и поцелуев, относительно экспромтом сочиненных стихов в мою честь, а также просьб уйти и где-нибудь уединиться…
– Боже мой, – сел на корточки и прислонился к стене Леонид, – а ты не врешь?
Люся покачала головой, сняла с газплиты сковороду и с грохотом водрузила ее на стол. На фиолетовый цветок огня она поставила чайник и нервно потрясла коробком, в котором не было ни одной спички.
– Что я еще там творил? – поинтересовался Леонид.
– Пел песни.
– Какие?
– «Белый лебедь на пруду качает павшую звезду», – смеясь, запела девушка, – и наподобие этого. У тебя, кстати, неплохой голос…
– Какая гнусность! – ухватился за голову парень.
– Потом ты целый час спорил с одним из гостей, кто играл Изауру: Вероника Кастро или Виктория Руфо. Спор шел на деньги, но к счастью, никто не выиграл…
– Ужас! – заорал Миров и запрыгал по кухне. – Какой ужас!
– Почему же? – возразила Люся, снимая с газа закипевший чайник. – Кофе будешь?
– Ешь сама, – сказал Леонид, – меня сушит. Я воды попью, и все.
– Как хочешь, – девушка села на единственный табурет и, уплетая яичницу, иногда бросала насмешливый взгляд на обхватившего голову поэта. Миров раскачивался из стороны в сторону и бормотал:
– Белый лебедь, так, прекрасно… Виктория Кастро, так, хорошо… Значит, все…
Тем временем Люся, невозмутимо завершив скудный завтрак, встала и пошла в комнату.
– Ты куда? – встрепенулся Леонид.
– Одеваться.
– Да-да. И уходи, пожалуйста.
– Конечно, – хмыкнула девушка. Миров хмуро смотрел, как она одевается, но не отворачивался. Люся влезла в юбку, одела через голову кофту и, поправив волосы, пошла к двери мимо Леонида, мимоходом сняв с вешалки свое пальто с капюшоном. Она уже взялась за дверь, когда парень спросил:
– У нас тут ничего не было? Ну, с тобой?..
– Нет. Ты был неподвижен, как труп, – ответила девушка, открыла дверь и вышла.
Леонид вернулся в кухню, расшвырял по тумбочкам следы Люсиной деятельности, затем перешел в комнату и уставился на импровизированное ложе. Подцепив штору на место и сложив диван, он отворил оконную раму, несмотря на осенний холод, чтобы изгнать воспоминания о досадном случае, воплощавшемся в непривычных и еле уловимых запахах. Здесь ему вспомнилась песня о белом лебеде и он, чертыхаясь, отправился на кухню покурить. Но, ни сигареты, ни стакан кофе взбаламученного поэта не успокоили.
Около часа не находя себе места, сгорая от стыда перед собой и Виолеттой за вчерашнее поведение, кляня спиртное, долги и Коровина, Леонид вдруг увидел
