их контролем. Я вместе с девушкой Щукой стоял на вокзале, а в рукаве на всякий случай таился складной ножичек. Тогда ко мне подвалила группа ряженых гопников, которые живо поинтересовались, не хиппи ли я случаем. На что я, не особо желая дискутировать, ответил, что мне-то, собственно, по фигу как меня называют, и все, что я хотел бы, так это спокойно доехать до Питера. Видя, что разговор не особенно клеится, один молодой угреликий человек стал похлопывать меня по руке, приговаривая: «Так вы из Питера, но если что обра… А-а-а, ну вам не надо…» – наверно, наткнулся рукой на нож.
Причем каких-то конкретных предложений я от них дожидаться не стал и спокойно уехал домой, обозначив для себя что такое любера и чего от них можно ожидать. Но были встречи и посмешней. Позже, в Питере, когда я ночью пошел с Варей на вокзал за хлебом, в очереди стоял какой-то богатырь юного возраста, который зачем-то нагрубил моей девушке. Я спросил: «Что, типа, любер? Так себя ведешь…» А в какой-то момент это стало нарицательным именем быковатости. И вдруг спереди из очереди выскакивает небольшого роста, но крепенький паренек и с криками: «Кто любер? Да это я – любер! Да ты че тут…» накидывается на эту «шайбу» и на одном базаре убирает грубияна ниже плинтуса. Вдогонку завершая телегу речитативом: мол, приходите вечером, в шахматы сразимся… А потом выясняется, что богатырь этот никакого отношения к люберам не имеет, зато имеет прямое отношение к молодежной сборной по вольной борьбе, и таким образом меня избавили от неизбежного рукоприкладства.
В Москве же я ни в какие широкомасштабные битвы не попал, застав лишь рассказы о героических буднях 86–87 годов. К тому же, будучи либо на колесах, либо занятым пошивом, меня вся тема пешеходных битв обошла стороной. Даже когда произошел разгон черного рынка. Я, оставшись «безлошадным», сидел на МХАТе, куда поодиночке стали подъезжать отдельные тачки, которых в этот день набралось не более пятнадцати. Только тогда я понял, что в этот день рокерня разнесла один из первых московских рынков, покрошив ларьки и наведя на всех страх и ужас на долгие годы вперед. Тогда действительно никто не мог противопоставить что-либо этой неуправляемой массе и она контролировала, причем без какой-то коммерческой подоплеки, большинство московских улиц, вплоть до так называемой «официальной революции» 91-го года. Даже когда выдали дубинки и сформировали спецотдел для борьбы с рокерами. Я тогда тусовался с экс-волосатым Шульцем и его товарищами, которые открыли автосервис и сели на мотоциклы. МХАТ в девяностых начал распадаться на отдельные группы с общим сбором в «Луже». Когда произошел окончательный переход от рокерства к байкерству и формирование клуба «Ночные волки», я постоянно перемещался между Питером и Москвой, постепенно все чаще задерживаясь дома. Здесь активно развивалась тема с военной атрибутикой, которая меня достаточно увлекла, и увлекает по сей день. Косухи шить стало неинтересно, так как атрибут молодежного бунта утратил свой утилитарный смысл вместе с событиями, к которым имел
