они охотились за нами. Снежная тропа была утоптана и местами даже обледенела. Вдоль тропы с одной стороны возвышалась небольшая бровка. За ней можно было в некоторых местах лежать или ползти. В подвал каждую ночь ходил старшина роты и его помощник повозочный. Повозочный на спине нес термос с солдатской похлебкой, а старшина тащил на плече мешок с мороженым хлебом. Некоторое время спустя, когда уходил старшина, в подвал отправлялась группа солдат на смену. Они меняли солдат, отсидевших в подвале неделю. С наступлением темноты немец /набивал патроны в металлические ленты и/ начинал обстрел наших людей вдоль тропы. Попадали под пули в основном боязливые и нерасторопные. У них не хватало выдержки, соображения и мгновенной реакции, как у нашего старшины. Он тоже рисковал каждую ночь. Но ходил осторожно и в то же время решительно. Каждую ночь на тропе /Солдаты расплачивались своей кровью/ появлялись убитые и раненые. /этому делу словами не научишь, хоть ты ему кол на голове теши./ Утром немцы прекращали стрельбу, утомившись за ночь. На посты вставали другие расчеты. /Они тоже знали свое дело./ Короткими очередями из пулемета они перебивали нам телефонный провод, и связь с подвалом обрывалась до самого темна. Утром, как обычно, телефонист брал телефонную трубку, продувал ее, прокручивал ручку вызова и клал трубку назад. Кричать в трубку «Алё! Аля! Алю!» было бесполезно. Телефонист нехотя подымался с пола, подходил, нагнувшись, ко мне.
Я лежал на полу, в другом углу за аркой, и он докладывал мне:
– Связь перебита, товарищ лейтенант!
– Ладно! Ступай! – отвечал я ему хриплым голосом, не ворочаясь и не поднимая головы. Телефонист медленно уходил на место, ложился около аппарата и закрывал глаза. Дел и забот в подвале у него до следующей ночи не было. Ночью сменщик протянет провод, и он уйдет к себе в Журы, где размещался его взвод связи. У окон подвала стояли наши часовые и дежурный пулеметный расчет /пулемета «Максим»/. Остальные лежали на полу /и спали/. Сон сохранял в человеке /тепло и/ жизненные силы. Жизнь в подвале замирала до ночи. Печей в подвале не было. Дрова в подвал доставить было невозможно. Топить и разводить костер на полу было нечем. Подвал всю зиму не топился. Наверху было за тридцать, а в каменном мешке больше того. Тридцать градусов легче переносить лежа в снегу. А внутри каменного подвала излучение холода прошибало и пронизывало все тело насквозь до самых костей. Солдат кормили один раз в сутки. Постоянное недоедание и переохлаждение вводило солдат в тяжелую дремоту. Без телефонной связи было спокойней. Из батальона не звонили. Мы были целиком отрезаны от мира.
– Товарищ лейтенант!
– Ну что?
– Немцы могут ночью навалиться сверху, сунут в окна гранаты и бутылки с горючей смесью. /Связи никакой! В батальоне и полку не будут знать, что с нами случилось./ Все мы сгорим или задохнемся в дыму.
– /Мы, конечно, можем забиться в дальний угол, надеяться/ Немцы в подвал не полезут! /Мы будем сидеть, подыхать и наивно надеяться, что нам вот-вот
