из влиятельных здесь кланов, за нескопько месяцев развалил всё то, что мой отец строил и пестовал не один десяток лет. Кафедру закрыли, работы свернули. А ведь для отца это было делом жизни. Сердце его не выдержало, и в 93-м отца не стало.
Я ни в чём не виню людей местной национальности. В большинстве своём это добрые, тёплые, трудолюбивые люди, народ, с которым за долгие годы совместной жизни мы успели, во-многом, сродниться. Так что, «это не они такие, это жизнь такая». Должно быть, что-то шло сильно не так, раз теперь они к нам эдак…
«Убирайтесь в свою Россию!» Да какая она моя? Я родился здесь, на этой…ской земле, которая была частью великой, моей, страны. Моя родина – СССР. И это не лозунг, это мироощущение. Но здесь, в этой Республике – мой город, мой дом, двор моего детства, дорожки сквера вдоль набережной, по которым гулял с девчонкой, когда первый был влюблён, моя школа, мои друзья… /В авторском тексте, конечно же, стоит название той страны, бывшей советской республики, из которой прибыл наш герой. Но по тем же причинам, по которым я счёл не называть города, я не называю и страны. Там, где в авторском тексте стоит название страны, здесь стоит слово «Республика». А. Б./ Здесь родились мои родители. Дедушка с бабушкой приехали сюда молодыми, по комсомолькой путёвке, из под Тамбова в начале 30-х. Здесь мои корни. Здесь моё всё. И вот теперь я вынужден отсюда убраться…
И мы убирались. Больше повезло тем у кого была возможность перебраться в крупные города исторической родины. Тем же у кого такой возможности не было, и кто рванул отсюда в мелкие городки и деревни, подчас приходилось совсем туго. Мы, азиатские русские, другие. Мы мало пьём, много работаем, хозяйская предпринимательская жилка у многих из нас в крови. Отстраивались, обзаводились крепким хозяйством, посереди ленивой бедности и пьянства российской глубинки лихих девяностых. Это вызывало непонимание, зависть и гнев коренных братьев по крови. «Совсем охренели, куркули недобитые! Народ бедствует, а они…» Жгли дома, вырезали скот. А нам говорили: «Убирайтесь в свою азию, чурки!» Вот и получалось, что нигде мы не нужны, не на своей родине, не на исторической. И таких нас, ой, как много. Думали ли о нас, подписывающие договор в Беловежской пуще? Вопрос риторичесий. Я полагаю, что они вообще ни о ком не думали, кроме как о себе и о своей власти.
Тем временем в Родном Городе становилось всё меньше друзей. По мере того, как перестали жечь дома переселенцев, и российкие бандиты начали превращаться в депутатов, матушка-Русь потихоньку, вроде бы стала подниматься с колен. У нас же в Республике становилось всё хуже, во всех отношениях. И друзья продолжали уезжать. Семьями и по одиночке. И почти никто из них не жалел о том, что уехал. Ни о чём, кроме одного. Русские в России – другие, не такие как мы. Нет здесь тепла в отношениях между людьми, тепла к которому мы привыкли. Я слышал, что если в Москве ты зайдёшь в гости, тебе чаю далеко не всегда нальют, и это – норма. Я не верил, пока случай не представился убедиться в этом лично. Для
