мужу была безгранична, отец малолетнего землевладельца жил всё ж таки из милости супруги, повелительницы его слабого сердца. Он не обманывался, когда в глаза его называли хозяином. Правда, заняв роскошный кабинет покойного тестя, он во мнении окружающих получил право так титуловаться. Иногда, при плохом настроении, связанном с погодой, такое положение в семье задевало русского. Он оправдывался перед собой тем, что «зато» удерживает важную территорию, которой владел с рождения.
Такой территорией было православие. Нет, схизматик прилюдно не толковал о православии, не спорил с религиозными папистами-фанатиками, чья вера «правильней». Он просто отмалчивался, если разговор при нём касался веры. К руке местного епископа, частого посетителя усадьбы, не подходил, ограничивался светским поклоном на расстоянии из уважение к сану. Разумеется, чужеродный элемент в монолитном католическом обществе не мог быть ни исторгнут из него, ни обнесён частоколом отчуждения. После Венского конгресса Королевство Польское, образованное на основе Варшавского княжества, этого наполеоновского творения, вошло в состав России. «Царём Польским» стал православный государь, такой же схизматик, как и зять «полу-магната» Корчевского. Но заноза – есть заноза: окружающее её тело ощущает дискомфорт. Если её нельзя решительно удалить, она рано или поздно сама выйдет…
Пани Кшыся, природная часть этого общества или (вернёмся к образности) живого католического тела, давления на мужа не оказывала, желая видеть его у папского престола. Однако с присущей ей искусством всего добиваться, если не мытьём, так катаньем, всегда вовремя появлялась перед «её толстячком» с аргументом сменить веру (нет, нет, не на лучшую, а на «более удобную» здесь, на Висле!). Рассказывая, обычно перед сном, с горечью, о какой-нибудь хозяйственной или светской неудаче, со вздохом заключала: «Всё могло бы повернуться иначе, в лучшую сторону, будь ты, Игнацы, католиком». По мере того, как подрастал Збышек, его будущие интересы, судьба владельца фольварка всё чаще в речах озабоченной матери стали связываться с желанным для Корчевских переходом «главы семьи» (подчёркивалось голосом!) в церковь Святого Петра.
Короче говоря, пришёл день… Об этом дне подробней.
В просторной, самим придуманной одежде из тончайшего отбеленного полотна Игнатий с бутылкой «венгерского», со льда, спасался от жары в ротонде «с амурами», в тени разросшихся кустов сирени, в ту пору отцветшей. Это место вызвало в нём элегическое настроение, стало любимым местом уединения, своеобразным храмом его души, как у всех русских, в значительной степени языческой. Налив бокал «солнечного концентрата», он смотрел сквозь рубиновую жидкость на блики полуденного светила, играющие на капителях мраморных колонн, и думал… Да ни о чём он, по своему обыкновению, с тех пор как стал «главой семьи», не думал. Просто следил за игрой света, наслаждаясь ощущением жизни. Неожиданно появилась Кшыся, золотая от волос, китайского шёлка и зонта в тон платья.
– О чём задумался, мой Гаргантюа?
Так
