раз повторил Сергей мысленно фамилию тестя. Наверное, прасол до сих пор ручки потирает, радуется, что ловко окрутил барина. Не догадывается старый хитрец о совпадении их намерений. Да, с его, ротмистра, стороны мысль о Даше, как о жене, возникла неожиданно. Он эту мысль не вынашивал, его, художника-мужчину, волновала женская натура и её изображение на холсте. Только не всё ли равно, с чего начинается чувство, главное, во что оно выливается. Он не разу не пожалел о даре случая. Дар – Дарья! Даша ласкова, само спокойствие, домовита. Любые трудности способна переносить. Грамоту знает. Жаль, мало читала; в доме отца одни духовные книги водились. Ничего, приобщу к светской литературе.
Вспомнился тот чёрный день, 3 мая, когда в доме по соседству скончалась неизвестно зачем заехавшая в заокскую глушь императрица. Святой отец принял её кончину как личную трагедию. Рыдал, стонал, хотел куда-то скакать. Когда Сергей Борисов не знал, за что хвататься, прасол времени другого не нашёл для объяснений. Перехватил в суматохе ротмистра в мастерской. В руке старого Скорых плоский, прямоугольный предмет, замотанный в женину шаль. Развернул, держит у груди, будто образ, глаза странные, в них одновременно решительность и растерянность: «Извольте объяснить, господин художник, что сие?» – «Сие должно быть писанный мною поясной портрет вашей дочери Дарьи Фроловны. Догадываюсь, ибо ваша борода, почтеннейший Фрол Спиридоныч, закрывает лицо портрета». – «Так значит вы надругались! В моём доме? Я к вам как к родному, а вы – шуры-муры, тайком? Я до самого царя дойду!» – «Погодите, любезнейший, объясните, в чём дело.». – «А, вы не понимаете! Где вы такое узрели? – перси девичьи! Обнажали? Признайтесь, обнажали?». Бедный художник едва сдерживался, чтобы не рассмеяться: «Совсем не обязательно, ваше… ваше превосходительство. Достаточно иметь воображение». – «Воображение! А если от вашего воображения ребёнок получится? А? Что тогда?!» – «Послушайте, что вы хотите, господин Скорых?» – «Нет, деньгами вы не отделаетесь! Я достаточно богат. Что я хочу?… Мы хотим, чтобы вы женились. Вот моё последнее слово. Или мы оба – к высшему судье».
Борисов озадачился. Что прасолу известно о Фёдоре Кузьмиче? Принимает ли он его за святого старца, которого вызвался поселить возле своих родных в Томске, или посвящён в тайну? Если последнее, ненормальному старику станется потащить его, офицера, облечённого высочайшим доверием, к своему ночному гостю. И в такой день, когда рядом труп Елизаветы! На глаза наплыло свежее личико невинной девушки. Вспомнил её в ночной рубашке с отрытой по соски грудью, и ощущение от того видения вспомнилось. Вновь подумалось: чем не супруга?
На размышление времени не было. Рядом напористый старик с портретом дочери, за стенкой – имп…не забываться!.. Фёдор Кузьмич, в соседней усадьбе – бездыханная императрица. Из этого положения как-то надо выбираться. Слава Богу, есть восхитительный выход. Гусар внутренним ухом слышит трубный сигнал к атаке эскадрона.
«Милостивый государь Фрол Спиридонович, прошу покорно руки вашей дочери, Дарьи Фроловны». Услышав «руки» могучий отец,
