style="font-size:15px;"> – Значит, вы настаиваете на том, что мы вовсе не нужны?
– Предполагаю, что не нужны. А если хотите знать мое мнение поточнее, то пожалуйста: весьма странно выглядит в нашей системе здравоохранения табличка «Вход воспрещен». Мало это привлекательно. Вот, допустим, если рентгенотерапия или лаборатория, еще понятно, а если ваше заведение…
– Заведение? – поразилась Горбанюк. – Вы можете так говорить? Но поймите же…
– Не хочу, – совсем рассердился Владимир Афанасьевич, – не хочу понимать и не понимаю, почему вы вдруг должны мне кого-то рекомендовать или не рекомендовать. Тогда сами и будьте главврачом, а вместо нашего брата посадите, что ли, смотрителей, как было в прошлом столетии. Какой же я главврач, если даже штат будет не мной подобран, а вами? Вот, например, Богословский, который ко мне едет…
– Ну и что – Богословский? – остро спросила Горбанюк. – Ведь он, насколько мне память не изменяет, другом был некоему отщепенцу Постникову. – Она перешла на шепоток: – Старожилам известно…
– В некоторой мере и я выученик Ивана Дмитриевича Постникова, – отнюдь не шепотом, а даже громче, чем следовало, резанул Устименко. – В той мере, в которой он уделял мне свое внимание. И слухам о нем я верить не желаю…
Тут Горбанюк даже чуть-чуть испугалась: вести такие разговоры ей еще не приходилось никогда.
– Ну уж это вы перегнули, – старательно улыбаясь, произнесла она, – разве могут быть такие ошибки?
– Все может быть, – буркнул он.
– И все-таки мы с вами встретимся, – сказала она, словно прощая ему весь разговор. – Встретимся и поболтаем. Может быть, и ваши соображения…
– А мои соображения простые, – весело сказал он. – Я давно про них толкую: использовать отдел кадров для медицинской статистики. Врачи вы все там, как правило, копеечные, ну а арифмометры крутить сможете. И народу у вас хватает, и ставок, а медицинская наша статистика в ужасном состоянии. И были бы вы не при больницах, а сами по себе, никто бы на вас не давил. Идея? А?
Горбанюк слегка поежилась и улыбаться перестала.
– При коммунизме, может, так и станется, – сказала она, – но пока рановато. Думаю, что вы это сами со временем осознаете и поймете ошибочность и даже вредность ваших взглядов. Впрочем, все-таки надеюсь, что мы повидаемся…
– Я упрямый! – сказал он. – И время рабочее жалею.
– Это можно понимать как объявление войны?
– Пугаете?
– Нет, – спокойно сказала она, – и даже не шучу. Порядок есть порядок. Вы обязаны явиться ко мне и вообще являться ко мне, когда я это буду считать нужным.
– Ну а я это все вовсе не считаю нужным, – ответил Устименко. – Так мы с вами и условимся. У вас свой порядок, а у меня свой.
– В нашей стране один порядок.
– Это с вашей точки зрения. А мне работать не мешайте, это я уже совсем серьезно вам говорю…
И, слегка кивнув Инне Матвеевне, как бы прощаясь с ней,
