разочарованно осведомился Сережа.
Они считали, что их «старик» – он и тогда уже звался «стариком» – знал всех решительно вождей.
– Никогда.
– Откуда же вы столько про него узнали? – спросил Гнетов.
– Собирал по крохам, – ответил Штуб. – Я же журналист по профессии, хотел написать книжку. И название придумал даже.
Лейтенанты молчали. Они оба огорчились, что «старик» журналист, а не соратник Дзержинского по тем великим дням. Может быть, Штуб и стишки писал? Но про стихи они не спросили, постеснялись.
Подрывники все не шли. Снаружи лил тяжелый, длинный ливень, стекал в бетонированную яму. Они втроем сидели в кузове грузовика без колес, вода уже подобралась к их ногам.
– Если Шовкопляс не прорвется к семнадцати, нас тут зальет к черту, – сказал Штуб. – В час вода прибывает сантиметров на сорок, а стока нет.
– А какое вы название придумали? – спросил Колокольцев.
– Дело разве в названии? – ответил Штуб. – Дело в другом. Например, в том, что Дзержинский в самые тяжелые годы требовал отмены всяких трибуналов и «троек» с тем, чтобы были настоящие суды по всем правилам судопроизводства. Дело в том, что Дзержинский утверждал: к чекистам, в ЧК должны приходить за справедливостью. Он, например, говорил: спокойствие изобретателя, полезного народным массам, охраняется чекистами, он утверждал: осуждение невиновного есть преступление перед революцией…
– Такими словами? – спросил Гнетов.
– И это напечатано? – осведомился Колокольцев.
Гараж содрогнулся, старый кузов грузовика подпрыгнул в воде. Потом прогремели еще два взрыва, которых они тут не слышали, но представили себе довольно ясно по тому, как подпрыгивал кузов.
– Все-таки сделал Шовкопляс, – сказал Штуб, взглянув на часы. – На семьдесят минут запоздал, но сделал.
– Где же это напечатано? – опять спросил Колокольцев.
– Изустно пересказывают, – ответил Штуб.
Он слышал эти фразы от своего отца, который работал в ЧК с того времени, когда контрикам выражали лишь общественное порицание.
– Первыми начали стрелять в нас они, – сказал Штуб Гнетову и Колокольцеву. – Это точно. Революция была и великодушной, и доброй. А эта сволочь стреляла из подворотен, из форточек, с чердаков. Стреляла «по красному» – так у них называлось. И разве могли начать большевики, когда именно они так еще недавно гремели кандалами, заточались в тюрьмы, ссылались?..
Это были фразы «из старика Штуба» – Яна Арнольдовича. А он часто говаривал «из Дзержинского», утверждая, что лучше «отца» не скажешь. Отцом чекистская молодежь в те далекие годы называла Дзержинского.
Гнетов сидел рядом со Штубом, глубоко о чем-то задумавшись. Август Янович видел его искалеченную ожогом щеку и изуродованное пламенем в самолете ухо. И думал: какой раньше, наверное, был красивый парень этот Гнетов.
