настигли тут свою врагиню – кошку Мушку – и загнали ее на вешалку, откуда она хлестала их длинной костистой лапой, а они визжали, лаяли, прыгали и скулили, униженные и оскорбленные на глазах посторонних людей.
– Ты что это такой потный? – только и спросила Зося.
– Да что-то устал нынче, – ответил он ей, действительно чувствуя себя утомленным. – И зашибся маленько.
Про то, что он «зашибся», Зося не расслышала, потому что собаки, изловчившись, стащили Мушку вниз, и баталия разыгралась с удесятеренным шумом.
– Ма-ама! – заорала из глубины квартиры обожженная Тутушка. – Да мама же, какая ты…
Впрочем, что-то в лице мужа не понравилось Зосе, но она не отдала себе в этом отчета. Все худое нынче было сущим вздором по сравнению с тем, что успела пережить Зося со своим молчаливым, обожаемым, удивительным, самым лучшим на земле Августом за семнадцать лет их супружества. Однажды увидела она мужа почти мертвым. Тогда она своими ушами услышала, как оперировавший хирург сказал «все!», и на ее помутившихся глазах «тело» Штуба сняли с операционного стола. «Скончался, – пояснил ей истерзанный усталостью врач с руками по локоть в штубовской крови, – давайте следующего».
Потом выяснилось, что про «следующего» слышал сам Штуб. «Словно бы в парикмахерской», – сказал он много позже. Но так случилось, что как раз в эти дни тут работала какая-то «оживительная» бригада докторов, которые брали тех, про которых говорилось – «все, скончался». Оживительная – или как ее там называли? – бригада из сердитых мальчишек в халатах и шапочках под водительством розового и брюхатого старичка хищно и жадно уволокла Штуба на другой стол, и после клинической смерти Август Янович вернулся в сей мир, а затем и в свою палату, где Зося и выслушала его рассказ о том, как он побывал на том свете и что там видел. Зося, естественно, плакала, а полковник Штуб под литерой «военнослужащий Ш.» и по сей день путешествует из учебника в учебник, понятия не имея о своей медицинской популярности.
– Ушибся, понимаешь, – сказал он Зосе, – знакомься, это товарищи…
Ему было так больно, что он не договорил, какие это такие товарищи. Впрочем, Зося и не поинтересовалась: в их доме и до войны, и во время войны, если случалось подобие дома, и нынче постоянно торчали какие-то друзья и знакомые мужа, который любил людей и умел их хвалить, так что Зосе даже завидно делалось, как много у Штуба великолепных друзей.
– Есть будешь? – спросила она из-за двери, пока Устименко ощупывал полковника.
– Непременно! – крикнул Штуб. – Все будем.
– Гематома развивается, – сказал Устименко, вставая. – Давящую повязку нужно, холод в первые сутки. Все пройдет, и быстро пройдет. Уколют вас, чтобы вся эта история хоть спать не мешала…
И распорядился, не глядя на Евгения Родионовича, какую нужно прислать сестру и что ей надобно сделать.
– Есть! – сказал Степанов. – Все будет выполнено.
Он ужасно
