я хотя бы узнать причину? – без всяких эмоций спросила она.
– Твоё поведение не подобает устоям святой обители, – ответила настоятельница, и глаза её забегали из стороны в сторону в попытке не встретить уставший, но уверенный взгляд Шир.
– Моё поведение? – равнодушно и всё так же без эмоций спросила Шир.
Настоятельницу задело безразличие Шир, ей хотелось увидеть слёзы в глазах Шир, увидеть её унижение, раскаяние и, возможно, тогда она бы позволила ей остаться. Возможно да, возможно и нет. Но Шир оставалась неприступно спокойной.
– Своим поведением ты позоришь моё доброе имя, – менее сдержанно сказала настоятельница, – жена пекаря, бедная женщина, в слезах пришла ко мне за советом, ей стало известно, что ты задумала увести её мужа.
Шир слушала всё с тем же спокойным безразличием, с каким она выслушивает каждое утро очередное задание по кухне.
– Что ты можешь сказать в своё оправдание, Шир? – спросила настоятельница, с трудом подавляя гнев.
Шир пожала плечами:
– Мне не в чем оправдываться, я не сделала ничего предосудительного, – ровным голосом сказала она.
Настоятельница вздохнула:
– Ты разочаровала меня, Шир. Я думала стены святой обители и моя доброта к тебе послужат поводом к твоему исправлению, но, как видно, я ошибалась, ты продолжаешь устраивать свою жизнь известным тебе способом.
Настоятельница была разочарована, но не поведением Шир, а её невозмутимым спокойствием, с которым Шир восприняла столь сокрушающее, по мнению настоятельницы, разоблачение.
– Какое-то время ты можешь продолжать оставаться в квартире, пока не устроишься на новом месте, – сказала настоятельница, эту фразу она оставила на случай, если раскаяния Шир будут недостаточными.
Настоятельница ожидала, что Шир будет горячо её благодарить за разрешение пожить ещё в квартире, но Шир ограничилась сдержанным «благодарю, вы очень добры», затем попрощалась и ушла так, как будто с ней произошло нечто привычное, что каждое утро происходит со многими.
Шир не заметила, как вышла из монастыря, как пересекла ворота. Ноги несли её так же быстро, как летели её мысли, обгоняя одна другую. Шир не могла сосредоточиться ни на одной из них, мысли двигались хаотично, сталкиваясь одна с другой, разрывая сознание. Хоть Шир и выглядела спокойной, но чувство отчаяния и одиночество, холодом обожгли горло, и заговори с ней прохожий в тот момент – она бы не смогла произнести ни слова. Шир уже было знакомо такое её состояние, наверно, она могла бы вспомнить несколько случаев, когда испытывала нечто подобное, и это всегда предшествовало переменам в её жизни. Шир называла это предательством. Первое «предательство» произошло, когда Шир была совсем юной: её предал «любимый мальчишка». Предал вовсе не жестоко, а безрассудно и опрометчиво. Потом извинялся, но ему не было настолько стыдно, насколько
