мне на груди матушка, красного петуха вышей! Пусть горит он ярче царского червонца! Хочу, чтоб девицам глаз жег, подобно солнцу в майский день, – сказал Емеля и выплюнул шелуху в горшок. Он тайком налил себе медовой браги и выпил, стараясь не греметь посудой.
– Ты что там делаешь Ирод, – спросила мать, услышав плеск и бульканье.
– Семки щелкаю, да слушаю как Лафаня, на скрипке зажигает.
– А чем ты там плескаешься! Не пьешь ли ты медовуху, – спросила мать.
– А почто на мне, коли меня в Слободе все и так дурнем кличут. Я мать как медовухи выпью, меня все на подвиги ратные тянет, – сказал Емеля и допил остаток.
Увидев на потолке жирного клопа, он придавил его большим пальцем. Кровь, брызнула прямо в глаз.
– Лафаня, холера – твою мать! Клопов развел, словно на откорм! Кровушкой моей брюхо свое набивают! – сказал Емеля, и вытер заляпанное кровью око.
– Что ты там такое говоришь, сынок? – спросила мать, услышав бормотание сына.
– Да клоп мать, жирен был, что боров Борька!
– Да, клопов ныне много! К засухе это! Хату по лету надо будет коноплей пересыпать. Клопы, как и блохи, конопли боятся!
– Пусть вон Лафаня, пересыпает! Ему один черт делать не хрен. Пусть отрабатывает пансион. А мне как молодцу на выданье, надо больше думать о девах прекрасных, да о богатстве. Коноплю матушка, хорошо в горшке глиняном жечь, да дым тот глубоко вдыхать. Такие видения приходят – мама не горюй! Бывало мы с Ильей Муромцем, сядем в овине, запалим в горшке конопляные листья и сей дым благовонный, вдыхаем в обе ноздри! Обхохочешься после! Да и на жор пробивает так, что бывало, по горшку каши съедаешь со шкварками и хоть бы что.
– Жди Емелька лета! Там и будешь язык с девами чесать. Ты у меня красив, как сам господь! Жаль только, Бог умом тебя малость обошел. Жениться тебе давно пора. Сердце материнское успокоил бы. Дочка кузнеца Данилы, созрела – кровь с молоком. Глаз с тебя не сводит. Давно пора сватов засылать, – с укором сказала мать.
Емеля повернулся на бок, подсунул кулак под голову и промолвил:
– А на кой черт мне, маманя, жениться на Василине? Мне пока и так хорошо. Вот лежу на печи, да семечки лузгаю! Клопов малеха морю! А будь у меня жена – что тогда? Тогда, мать, мне работать в поте лица нужно. Ей же на ярмалке всякие там цацки захочется куплять!
– Дурень ты сыночка! Девки без цацок жить не могут! Это же им для красы надо, а не для пустой забавы. Девка без кралей – что кобыла без седла! – сказала мать, глубоко вздыхая.—А Василина, от батьки промыслу кузнечному научилась. Сама при деньгах будет. Да и хозяйство у неё нечета нашей убогости.
Емеля кинул в рот очередную пясть семян и, закрыв глаза, представил, как Василина по субботам будет ходить по ярмарке, а он с кузовом на спине будет следовать за ней, расталкивая локтями чернь. Не хотел Емеля бегать
