style="font-size:15px;"> Из «покоев» бывшие узники на волю выходили больными и сломленными.
Ломали смелых людей с бойцовским характером плохое питание, холод и сырость, отсутствие света в камерах. Те, кому на роду было написано провести в казематах несколько лет, глохли, теряли зрение. Цинга лишала зубов, многие заболевали туберкулезом. Но хуже всего заключенные переживали невозможность общения, бездеятельность, отсутствие какой-либо надежды. Ведь секретное содержание предполагало абсолютную, полную изоляцию.
Следующую волну арестантов составили декабристы. Они проводили в Шлиссельбурге, как правило, немного времени – пока шло следствие. Но отправляясь после этого по этапу в кандалах в Сибирь, почитали за счастье выбраться из застенков.
Декабрист Иван Пущин ухитрился в крепости написать несколько писем родным и, положившись на одного из жандармов, хотел передать свои записи на волю. Жандарм передал письма в печально известное III отделение. Их бережно хранили в архиве «охранки», поэтому мы знаем некоторые детали и настроения декабристов. В частности, Пущин писал:
«В Шлиссельбурге я ужасно сдружился с Николаем Бестужевым, который сидел подле меня, и мы дошли до такого совершенства, что смогли говорить через стену знаками так скоро, что для наших бесед не нужно было лучше языка».
Пущин пользовался знаменитой в русских тюрьмах азбукой перестукивания. Азбуку придумал Михаил Бестужев, который находился в крепости так же в условиях полной изоляции. Он предполагал, что где-то рядом заключен его брат Николай. Николай Бестужев был морским офицером. Позже Михаил вспоминал, что именно этот факт послужил подсказкой, как наладить общение: «Брат мой был моряк и потому должен быть знаком со звоном часов на корабле, где часы или склянки бьют двойным, кратковременным звоном». Расположив буквы русского алфавита в определенном порядке, постучав в стену с определенными интервалами можно было передать небольшое сообщение.
Система получила массовое распространение в русских тюрьмах. Известно, что готовясь к лишениям народовольцы, даже изучали «бестужевскую азбуку» задолго до своего возможного ареста.
Под отдельным присмотром, безжалостным и суровым, находились участники восстаний в национальных окраинах России. Особенно жестоко обращались с польскими офицерами. Известно, что майор Валериан Лукасиньский пробыл в заточении почти полвека, из них – 38 лет в Шлиссельбурге. Он не попал ни под одну из амнистий. Когда польскому патриоту исполнилось 75 лет, даже комендант крепости обратился к императору Александру II с просьбой смягчить положение осужденного, разрешить свидание с родственниками. Царь позволил лишь выводить слепого и глухого старика на прогулку. Своих родственников тот так больше никогда и не увидел.
Царские власти одно время помышляли превратить Шлиссельбург еще и в солдатскую тюрьму. Но политические события в России все же убедили
