явно не в себе, визжит, будто кто его беспрестанно стегает плетью-семихвосткой, – отозвался молодой.
– Недоброе дело задумал князь, с волхвами воевать, ох недоброе. Никого мы не сыщем, ещё и сами, как наш пёс, умом тронемся, истинно вам реку… – негромко ворчал пожилой воин, явно из киян. – Всё, далее никаких следов нет, – остановился он. – Будто сквозь землю сей отрок провалился или в камень обратился.
– Лишь бы нас он в камень не обратил, – с опаской молвил молодой и на всякий случай трижды перекрестился, оглядываясь по сторонам и держа наготове небольшой лук.
Его сотоварищи тоже сторожко оглядывались вокруг, сжимая в руках один – боевой топор, а другой – кинжал.
– Что-то тяжко мне, в голове давит и в чреве как-то нехорошо, – молвил старший.
– А мне чудится, будто кто глядит пристально, словно буравит очами. Уходить надо, – зашептал молодой и отступил назад на несколько шагов. – Недобро тут, ой недобро!
Вслед за ним попятились, не выпуская из рук оружия, и двое его сотоварищей.
– А что Зигурду скажем? Он нас плетьми выпорет за то, что наказ не исполнили, – засомневался нурман.
– Да за что пороть-то, ну пропал отрок, лес большой, а Хазарка сбёг, – зачастил молодой.
– Этот тоже колдун небось, хоть и годами не вышел, ну его к лешему! – выдохнул киянин. – Пошли!
И они с видимым облегчением устремились в обратный путь, сторожко озираясь по сторонам.
Ученик волхва разрешил наконец себе вспомнить, что он не сосна с шероховатой, тёплой от солнечных лучей корой, а человек, медленно возвращаясь в свой привычный облик. Вот он отделился от ствола старой сосны, что возвышалась напротив большого плоского камня, на котором ещё недавно стояли трое воинов. Медленно опустился на траву, одеревенение тела сменилось слабостью. Всё-таки второй образ за короткое время – это трудно. Пошевелил пальцами, прислушался к себе и одновременно звукам вокруг, от пальцев ног по всему телу к пальцам рук прогнал невидимую волну, настраивая тело на звуки леса. Погоняв туда-сюда волну по телу, встал, сильнее пустил волну из чрева, уже видимую, прошёлся ею по рукам, ногам и хребту. Одеревенение ушло, и он опять стал прежним собою. Вынул из дупла свою рубаху, положенную туда, прежде чем «стать деревом», накинул её плавным волнообразным движением и неслышным кошачьим шагом направился вослед ушедшим. Движения его ускорялись как бы сами собой, и вот он уже перешёл на лёгкий, почти неслышный бег, уклоняясь на ходу от ветвей, перепрыгивая через корневища, проскальзывая ужом сквозь кустарник, как бегали они с отцом Хорыгой, когда вместе занимались воинскими управами.
«Откуда в лесу взялись воины, да ещё с ищейкой?» – мучила тревожная мысль. «Недоброе дело задумал князь, с волхвами воевать…» – не выходили из головы слова одного из них. «С волхвами воевать… воевать… Скорее, скорее назад!» – билось в висках юного потворника.
Согнувшись
