сказал я строго. Получилось неплохо. Уверен, что «Общество за чистоту языка и морального облика» поддержало бы меня на все двести процентов. Но я говорил уже на автопилоте, почти не слушая, что говорю. Я лихорадочно соображал, пытаясь уместить в голове то, что сказал Пеория. Я был совершенно уверен в одном: он ошибся. Он должен был ошибиться, потому что, если бы все это было правдой, он бы сейчас тут не стоял, на углу двух бульваров, как раз по дороге от моего дома до офиса в Фулвайдер-билдинг. И вообще, так не бывает, потому что не может быть.
Тут мои мысли вернулись к Деммикам, которые впервые в истории человечества не прослушали на сон грядущий пару-тройку своих джазовых композиций, включенных на полную громкость; к Бастеру, который впервые в истории человечества не восприветствовал щелчок ключа в замке входной двери руладой истошного лая. Неприятное ощущение, что что-то не так, вернулось; и на этот раз оно было сильнее.
А потом я заметил, что Пеория глядит на меня с выражением, которое уж никак не ожидал увидеть на его честном, открытом лице: мрачное раздражение пополам с озлобленной насмешкой. Так умный ребенок смотрит на своего болтливого дядюшку, который по три-четыре раза пересказывает одни и те же скучнейшие «занимательные» истории.
– Вы что, не ловите новость, мистер Амни? Мы теперь богачи! Маме больше не нужно гладить рубашки для этого старого пердуна Ли Хо, и я больше не буду стоять на углу, и продавать газеты, и мерзнуть, и мокнуть под дождем, и выкорячиваться перед этими старыми клюшками, что работают в Билдерс. Мне больше не нужно изображать бурную радость всякий раз, когда какой-нибудь пижон оставит мне пять центов сверху.
Я немного завелся от этих слов, но потом подумал – какого черта?! Я ведь не из этих «возьми, парень, пять центов от моих щедрот». Я всегда оставлял Пеории семь центов. Ну или почти всегда. Кроме тех неудачных дней, когда у меня совсем уже не было денег. В моем деле стабильности не бывает: иногда попадается золотая жила, чаще – пласт пустой породы.
– Может, зайдем в «Блондиз», выпьем по чашке кофе и все обсудим? – предложил я.
– Не-а, облом. Там закрыто.
– «Блондиз» закрыта? Какого черта?!
Однако Пеорию не волновали такие обыденные повседневные вещи, как кофейня чуть дальше по улице.
– Вы еще не слышали самого главного, мистер Амни! Дядя Фред знает одного доктора во Фриско[2], очень хорошего специалиста… и он говорит, этот доктор, что с моими глазами можно что-то такое сделать. – Он повернулся ко мне лицом. Его губы дрожали. – Говорит, у меня, может быть, не в глазных нервах дело, и если нет, то можно сделать операцию… Я не разбираюсь во всех этих тонкостях, мистер Амни, но я понял, что опять смогу видеть! – Он слепо потянулся ко мне… ну разумеется, слепо. А как еще?! – Я опять буду видеть!
Он потянулся ко мне, но я перехватил его руки, мягко сжал запястье и вежливо отвел в сторону. У него все пальцы были в черной краске от газет, а я сегодня был в белом костюме. С утра у меня было прекрасное настроение, и я решил выпендриться
Фриско
