дили билир (он понимает по-азербайджански)?
– Ёх (нет).
– Деян буюрун (подожди, пожалуйста), – и водителю БМВ, – Сахла (стой).
– Они просят нас остановиться, – сказала Люба Семёну, останавливаясь.
Семён, напрягшийся с самого начала разговора и готовый к немедленному отпору, не прерывал непонятного ему диалога, который пока вёлся вроде бы спокойно. Остановившись, он взял Любу за руку и прикрыл её левым плечом.
Из машины вышли четверо. Трое, как и этот бритый, здоровенный под два метра детина, были в черных футболках и серых пиджаках. Четвертый, в джинсовой куртке и с красной ссадиной под глазом, только-только начавшей синеть, был тот самый наглый юнец, презрительно ухмылявшийся сейчас, глядя на Кошкина и Любу. Его взяли, чтобы опознать их, и наглец думал, что сейчас им кранты.
– Это твоя жена? – спросил бритый Кошкина, кивнув на Любу, которая сжала ладонь своего матроса.
– Да, – уверенно соврал Семён и пожал в ответ ладонь подруги.
– Что там, на базаре случилось?
– Он оскорблял её, – ответил Кошкин, кивнув на наглого юнца.
В следующую секунду мощный удар пудового кулачища смел с лица юнца ухмылку, он упал, а молодой кучерявый парень молча поднял его, приложил к разбитому, кровоточащему носу под сразу ставшими удивленно-виноватыми глазами, платок и запихнул его на заднее сиденье машины.
– Больше он никого оскорблять не будет, а твою жену будет обходить за километр, – продолжил бритый, и, вытирая платком кулак, добавил, – что же касается того, который кинулся на тебя с ножом, то его больше в Астрахани не будет никогда, клянусь чем хочешь, только забери заявление из милиции, – потом повернулся к водителю, – пичаг вер бура (дай сюда нож).
Водитель достал из машины тот самый нож с наборной ручкой.
– Отойдём в сторонку, – бритый взял Кошкина под руку и отвел его к бамперу машины, – возьми нож на память, это твой трофей. Забери заявление, и, когда что будет нужно, только спроси на базаре Газала, это я. Договорились? Сейчас, если хочешь, заплачу тысячу за обиду и отвезу туда, к Баилину, и обратно. Кошкин улыбнулся, вспомнив наставления старшего сержанта, и сказал:
– Вот что, Газал, скажи Баилину, чтоб выбросил мое заявление, а если не поверит, то привези его сюда. Я буду вон на той барже. А денег ваших не надо, я честью жены не торгую.
– Хорошо, – Газал хлопнул Кошкина по плечу, – ты мне, правда, нравишься – наш человек.
Они сели в машину и, развернувшись, поехали в город, а Семён подошёл к Любе:
– Ну, привет, «жена».
– «Киши», – и пояснила в ответ на недоуменный взгляд Кошкина, – «муж» – объелся груш.
Они засмеялись, и вдруг Кошкин обнял Любу, и они слились в коротком, но обжигающем поцелуе. Так они приняли сердцами слияние своих судеб в одну судьбу.
Вечером, за ужином в кают-компании Воропаев, который случайно видел с бака их разговор
