ее лицу, Маша поморщилась.
– Какой ты дурак… – с огорчением, еле слышно проговорила она и отвернулась.
С верхнего этажа понесся гул – кто-то нетерпеливо колотил по решетке лифта. Двери расходились, урча, и снова сходились.
Маша отчужденно молчала в углу кабины. Пустыми глазами она смотрела мимо него, туда, где за окном подъезда катилась под дождем толпа.
Внезапно Толик выскочил из кабины, с силой вытащив сумку с красной кошкой, которую защемило дверью. Маша нажала кнопку. Створки разъехались – в подъезде никого не было.
Она раскрыла зонт и побежала на остановку.
После экзамена вся группа высыпала на ступеньки у входа, щурясь от яркого солнца и галдя.
Воздух курился над мостовой. За машинами вспыхивали змейки пыли. Только на аллее перед институтом, в тени деревьев еще стояли голубые лужи.
На скамейке Маша сразу увидела сумку с кошкой и воющий приемник. Толик, верхом на спинке скамьи, нависал над своими коленями. Она подошла, поколебавшись.
– Здравствуй…
На нем были темные очки. Маша посмотрела на его окаменевшую, долгую, сгорбленную спину, на хохол, стоящий торчком на затылке, и засмеялась:
– Ну прямо дитя!
– Мария, ты скоро? – окликнули ее от дверей.
– Не ждите, я догоню…
Она присела на скамейку, выключила приемник. Стало тихо. Машины сухо шуршали по асфальту.
– Я сегодня тройку схватила по терапии, – сказала Маша. – Теперь стипендии повышенной не будет…
Фонарь горел над котлованом, подобравшимся вплотную к дому. Земля в свежих отвалах поблескивала росой.
Толик повел Машу по коридору с дверями по обе стороны. На кухне хозяйки обернулись и замолчали, а одна из женщин вышла и смотрела им вслед.
Толик уверенно постучал. Маша озиралась в полутьме.
Кто-то худой и сутулый вырос на пороге.
– Не узнаете, Иван Игнатич? Это я, Анатолий.
Старик в ковбойке разглядывал их, забросив на притолоку длинную руку.
Позади него Маша увидела розовый матерчатый абажур над столом, под абажуром сидел мальчишка с гитарой.
– Проведать вас решили… – добавил Толик.
Старик отошел от двери, словно потеряв интерес к гостям, перелистал ноты, лежавшие перед мальчишкой, ткнул пальцем:
– Булахова к среде.
При виде мальчишки Толик помрачнел.
Ржавые корки украшали его ободранные локти, сквозь челку мерцал сощуренный бандитский глаз.
– Заходи, раз пришел, – буркнул, оборачиваясь, старик.
Мальчишка скатал ноты в трубочку и с гитарой шмыгнул в коридор.
– Кто пришел, Иван? – откликнулся тонкий голос.
– Телевизор-то барахлит! – ни к кому не обращаясь, сказал старик. – Бегает там какая-то мерзость…
Толик хотел ответить, но в дверь просунулась мордочка мальчишки, он ликующе гаркнул:
– Зме-ё-ныш!
И
