сказал водитель, выключая счетчик.
Тимофей Ильич отсчитал положенные деньги, выбрался из машины.
– Звоните, как надоест на воду глядеть, я быстро за вами приеду, – водитель протянул седоку свою карточку.
Желтая иномарка развернулась и ушла назад, в город. «Рыбак» подождал, пока такси скроется за далеким поворотом, постоял еще немного для верности.
Вряд ли кто-то появится здесь в ближайшие часы. Ну зачем сюда кому-то ехать, скажите на милость? Даже любителям рыбалки и грибов. Клева и впрямь не предвидится, грибы, может, и есть (Тимофей Ильич недавно видел их на базаре), да только вовсе не обязательно переть за ними в такую даль от областного центра.
Тимофей Ильич двинулся по бетонке – в обратном направлении. Складная удочка, рюкзачок с рыболовными принадлежностями термос торчали из корзины.
Он внимательно вглядывался в придорожные заросли, подступавшие к самой бетонке. Вот, кажется, здесь. Ориентир – сосна, раздвоенная и опаленная молнией.
Тимофей Ильич шагнул к череде плотных кустов, сунул руку в прогал между сырыми ветвями. Нащупал холодную, мокрую труба и с силой толкнул ее.
Замаскированный шлагбаум со скрежетом откатился на колесах, и взору Тимофея Ильича предстала еще одна дорога, асфальтированная, ведущая в лес.
Он вернул заграждение на место и зашагал по сумрачной аллее, вдыхая стылый осенний воздух.
По туманной просеке, уходившей направо, к лесному озеру, шел ему навстречу потешный мужичок в довоенном картузе, замызганном пиджаке без пуговиц и штанах, подпоясанных веревкой. Ширинка у мужичка была расстегнута, но не потому, что был он опустившимся неряхой, а по той простой причине, что брючки его не имели ни молнии, ни застежек. Взгляд у мужичка был осознанный, степенный.
– Угостите закурить, уважаемый, – обратился он к Тимофею Ильичу с поклоном. – А то на бетонке весь день простоишь, пока проедет кто-нибудь…
Тимофей Ильич протянул мятую пачку, «стрелок» вышелушил из нее сигарету.
– Мерси. Вчера утром полы во всех палатах помыл, так Люська-санитарка только две «бациллы» и дала. А тут ведь одна радость – затянуться…
«Не признал меня Удав, а, может, прикидывается, – подумал Тимофей Ильич отстраненно. – И как это ему веревкой разрешают подвязываться?»
Лет тридцать назад Удава несколько раз вынимали из петли, пока, наконец, не определили в Никандровскую психушку. А вешался он столь упорно и надоедливо потому, что, будучи стрелочником, от скуки или просто по пьянке пустил лоб в лоб две электрички. Тоже – забава…
Тимофей Ильич, распрощавшись с висельником, брел дальше. Вот и просвет между деревьями, а за ним – речной простор… На гнилых мостках баба полощет белье, напевает:
– Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягодку – я одна…
И никакого тебе забора вокруг спецпдурдома, только местами высятся остатки монастырской ограды. Куда отсюда бежать? К кому? Зачем? А те, у кого оставались связи с
