я старался вжаться в стенку, чтобы быть незаметным. Но она меня всё равно видела. Видела, но не выгоняла. А потом она заговорила со мной, и я рассказал ей свою историю. Рассказал, что еду за сестрёнкой. Проводница выслушала меня и впустила в вагон. Там она нашла место и усадила меня.
В Самарканде мы попрощались с ней, и на прощанье она мне сказала несколько добрых слов по-татарски.
Выйдя из поезда, я сначала направился не в детдом, а к отцу. Но опять его не застал, он опять лежал в больнице. Ему сделали операцию, вырезали большую часть желудка.
Тогда я отправился в детдом. Но мне не хотелось идти к сестрёнке, которую я давно не видел, с пустыми руками. Горсть сушёного урюка я на базаре украл, а пол-лепёшки у меня было заранее для Вилии припасено.
В детдоме дети как раз были на прогулке, и я увидел среди них свою сестру. Но сначала не стал её подзывать, а обошёл весь детдом вдоль забора, чтобы найти укромное местечко, откуда я буду её вызволять.
Нашёл и, дождавшись, когда Вилия будет близко ко мне, тихонько, чтобы другие не услышали, подозвал её. Она опешила, увидев меня, и после секундного замешательства подбежала к забору. Мы плакали, оказавшись рядом друг с другом.
Но, как мы ни старалась, Вилия не смогла перелезть через забор. И я никак не мог ей помочь. Наконец, воспитательницы заметили шевеление Вилии возле забора и отогнали её. Я успел только сунуть ей в руки свои гостинцы и убежал.
Отбежав от детдомовского забора на безопасное расстояние, я задумался – куда мне теперь податься, Мачеха не предлагала мне остаться, и я решил добираться обратно в каракульский детдом, хотя мне очень не хотелось. Но воспитатели мне поверили и отпустили под честное слово на пять дней, я не мог их подвести.
Забрался опять на крышу поезда и уехал. Даже к отцу в больницу заходить не стал. Это было самое начало 1948 года, по-моему.
Прожил в детдоме я ещё около полугода, наверное. За это время я успел посидеть в милиции. До сих пор думаю, что это случилось не столько из-за моего проступка, а исключительно из вредности или, точнее, из-за неприязни ко мне моей новой воспитательницы.
Дело было так. В детстве я был непоседа. Забор детдома в одном месте имел пролом, и туда, за забор, ходили не только мы, дети, но и работники детдома выносили туда, на пустырь, всякий ненужный хлам – сломанные кровати, тумбочки и прочее. Этот пустырь за забором детдома для нас, воспитанников, был одним из излюбленных мест. Не помню уж, как его звали, моего тогдашнего друга, но, видимо, в нём тоже сидел будущий инженер. Вот мы с ним вдвоём стали разбирать один из выброшенных лежаков. На пустыре нас заметила наша воспитательница. Она стала истерично кричать, почему-то только на меня. Она кричала, что я – враг народа, потому что намеренно порчу государственное имущество. Она добилась того, чтобы меня забрали в милицию. Там на меня тоже кричали и грозили. Грозили, что сейчас
