к ней без очереди, не оправдываясь долгом, почетом и прочей пестрой мишурой, я принимаю смерть как неизбежность. И безразличны мне прочие и каждые, и пусть думают они, что хотят, и пусть надеются на вечность и на благодатный сон, и эта надежда есть источник их великой тревоги. И не остается другого выбора, как одним помочь проснуться, а другим помочь уснуть.
Мы на каждом шагу сталкиваемся с напоминаниями, но мы все такие же расточители, ждущие своего времени. Но наше время для нас не наступит. И даже не можем мы умереть вовремя, поскольку вовремя мы не живем. Мы можем только благополучно обманывать себя, рассчитывая на духовные дивиденды, и заржаветь в земле. Там, где всегда темно, там глаза ни к чему. Да, люди как слепые рыбы в подземных озерах – так мы пытаемся нащупать легкое течение к свободе. Но свобода больше не любит нас, она пятится от нас. Теперь мы просим своих ненавязчивых богов дать нам шанс и отдали бы все золото мира, чтобы вернуть просыпанное нами время и все изменить. Смотря сейчас на свою пролетевшую жизнь, мы понимаем, что ничего уже не вернуть и ничего не исправить. И мы сдохнем, оставляя о себе лишь иллюзию вечной памяти и скорби. Requiem aeternam.
Гвозди
Мертвые к живым не ходят.
Человек, как известно, единственное существо, сознательно хоронящее себе подобных. Животные этого не делают, потому как они не способны осознавать ни себя, ни скоротечности времени, а значит, не могут осмыслить неотвратимость смерти. Ни одна обрядность не знает такого разнообразия традиций, как всем неприятные похороны. Более того, видимо, это единственный современный обряд, который до сих пор не утратил своего сакрального смысла. Ведь смерть слишком серьезна, чтобы подходить к ней безвкусно.
– Не знаю с чего начать, но точно знаю, не сначала. – Как-то на выдохе произнес Денис, словно позабыл о чем он говорил.
– Я понимаю, что вам заново приходится проживать то болезненное для вас время. – Врезался Мирский. – Постарайтесь успокоиться.
– Я спокоен. – Проваливаясь в прошлое, опираясь на обгоревшие обрывки памяти. Прошлое не мертво, ведь оно даже не прошлое, его уже нет, но это еще не самое страшное, его и не было. – Мы достигли пункта назначения. Обычное и необременяющее место, место пристанища мертвых, чистое место будущего воскрешения. Цвета там всегда монотонные, белые днем, черные ночью, обычные краски для обычных людей с таким же обычным, черно-белым мышлением, как у всех. Цвет отвлекает, исчезает смысл внутренней красоты, когда закрываешь глаза, все становится единственным – и глаза, и цвет, и погода. В целом, недостаток красок не портил панорамы, а даже придавал осеннему пейзажу некоторую удаленную строгость. Отощавшие кусты хрустели от беглого ветра, серые воробьи летали низко, попадая в хаотичную карусель кленового листопада, тополиных почек, мха и взвинченной пыли. Истоптанная земля, ведущая к запущенным оградам, пропитанная слезами тужащих провожателей теперь встречает нового дезертира из мира живых и страждущих. Земля оставалась пустой и неподвижной, но все вокруг находилось
