и ждала…
Но Маньяк больше не бил и не душил меня, взял нож и куда-то ушел, а потом вернулся, посадил меня и протянул мне листок и ручку, и я поняла – он предлагает написать мне адрес! Я удивлено и испуганно-обрадованно глянула на него и быстро, дрожащими от волнения и страха руками, написала адрес Пашеньки, я еле сдерживала почти безумную улыбку радости.
– Только я должна это видеть! – произнесла я, протягивая листок, получилось громко, нервно и как-то несдержанно, голос дрожал, все внутри меня тоже снова задрожало, но уже не от страха… Столько лет я выслеживала этого Пашеньку, столько раз я не могла решиться!.. Я засыпала с мыслью, как я его убью, я с ней просыпалась, завтракала, обедала, ужинала, одевалась, купалась, бегала… Я составила кучу планов, как я это сделаю – но… никак, что-то не давало мне, не пускало… и вот… вот… неужели?.. Где-то в глубине души я не верила до конца, что такое возможно, но сама мысль о том, что «все-таки может быть» приводила меня в какое-то ненормальное, лихорадочное состояние.
Маньяк с сомнением мотнул головой, взял протянутый мною листок, глянул на него, хмыкнул, и… слегка кивнул – внутри меня триумф, восторг! – я была уверена, я хотела быть уверенной: его кивок – это согласие, это почти обещание! И я была уже готова броситься на шею этому человеку в маске и расцеловать его прямо в эту его маску, будь она не ладна, но…
Маньяк спрятал листок и ручку в задний карман штанов, достал из кармана куртки флакон и что-то похожее на платок… Все это время я тихонько сидела и наблюдала за ним, конечно, я уже догадалась, что он сейчас усыпит меня, и вот его ладонь с платком прижалась к моему лицу… и дальше темнота…
Приходила в себя я с трудом, голова была словно пустой, но при этом казалась очень тяжелой – не поднять ее, не повернуть, в теле было как-то скованно, словно я долго мерзла, во рту сухо, будто я не пила несколько дней. Я медленно открыла глаза, не торопясь поморгала и немного осмотрелась: я лежала в какой-то камере, очень тесной, лежала я на чем-то по типу нар в тюрьме – подвешенной на цепях полке, а напротив этой своеобразной кровати запертая металлическая дверь… Воняло ужасно, вернее нет, пахло… пахло стерильностью, такой медицинской чистотой – раствором, которым обычно обрабатывают все в больницах, но пахло им очень концентрировано. Я поежилась – этот запах больницы невольно навеял мысли о боли и смерти. В камере был полумрак, я приподнялась на локте, и снова огляделась, и увидела только одну неяркую лампочку, почти ввинченную в потолок, и серые бетонные стены вокруг, которые лишь усиливали сумрачность обстановки. А еще я различила негромкий, монотонный гул, доносящийся извне, он очень напоминал работу мощной вентиляции.
Через несколько минут я окончательно пришла в себя, села и снова осмотрелась – вокруг меня было действительно стерильно: стены были гладкими и чистыми, ни надписей, ни кровавых следов или разводов; на полу какое-то
