он написал более 50 портретов, преимущественно мужских. Иногда, как в портрете Рудольфа Блюмнера 1910 года, он использовал глаза, лица и кисти рук для передачи глубокой тревоги – или ужаса (рис. I–29). Кокошка уважал Блюмнера как художественного критика и писал, что тот был “неутомимым борцом за дело современного искусства… новым Дон Кихотом в безнадежной битве с глубоко укоренившимися предрассудками своего времени, и это нашло отражение в моем портрете”[114].
Большинство этих ранних портретов поясные: нижняя граница проходит под кистями рук. Кокошка был убежден, что “говорящие руки” позволяют передать эмоции, и намеренно подчеркивал их. Иногда, как на портрете Блюмнера, кисти рук на картинах Кокошки обведены или запятнаны красным. Правая рука Блюмнера приподнята, и все тело выглядит так, будто он сейчас излагает важный аргумент. Энергия этого движения передается через складки правого рукава пиджака. Пятна красного покрывают лицо, образуя зловещий узор на коже, нарочито бледной. Красный подчеркивает черты лица, вены и артерии. Наше внимание привлекают глаза: один крупнее другого. Погруженный в себя человек на портрете не смотрит на зрителя, его рассеянный взгляд направлен в сторону.
Слой краски на портрете тонкий, местами она соскоблена, что указывает на готовность Кокошки пожертвовать деталями ради изображения собственного возбужденного состояния. Здесь, как и на многих его портретах, мазки и соскобы настолько заметны, что внимание зрителя притягивает не только изображенный человек, но и поверхность картины. Текстура выражает не столько бессознательные чувства портретируемого, сколько реакцию художника, а также его тревогу за передачу собственных чувств. Тонкость, полупрозрачность краски вызывают жутковатое ощущение призрачности. Как утверждал Кокошка, он стремился к созданию живописного аналога рентгеновского снимка черепа.
И сам Кокошка, и Адольф Лоз неоднократно подчеркивали, даже рекламировали умение художника проникать в глубины психики портретируемых. В автобиографии Кокошка с традиционной для него нескромностью писал: “Я мог предсказать дальнейшую жизнь любого из тех, чьи портреты писал, наблюдая, подобно социологу, как условия среды влияют на характер человека – точно так же, как почва и микроклимат влияют на рост растения в цветочном горшке”[115]. Но при всей нескромности Кокошка обладал поразительной способностью видеть не только настоящее своих моделей. Этот дар ярко проявился в двух портретах: Огюста Фореля и Людвига фон Яниковского.
Форель, как и Фрейд, был всемирно известным психиатром. Он интересовался также сравнительной анатомией и наукой о поведении, независимо от Фрейда и Рамон-и-Кахаля сформулировал основы нейронной доктрины. Весной 1910 года Кокошка написал портрет Фореля (рис. I–30), заказанный Лозом, который в то время руководил всей деятельностью Кокошки как портретиста. Работая над портретом
Ibid., p. 60.
Ibid., p. 37.
