Макс махнул рукой в сторону окна, где кусты сирени не давали солнцу проникнуть в комнату, создавая причудливые тени на потолке и стенах. За окном было тихо, если не считать щебета голубых соек и приглушенного пения трубача где-то вдалеке. – Мне нравятся деревья и все такое.
– И мне тоже.
– Это ваша семья? – Макс перевел взгляд на книжный шкаф, где красовалась фотография Кейтлин и Ханны.
– Да. – Эрик кивнул, но вдаваться в подробности не стал. Он вообще избегал особо говорить о себе на сеансах – главным образом потому, что не хотел даром тратить время. Не все психиатры хранят личные фотографии в своих кабинетах, но его пациенты обычно не были опасны и он не волновался за безопасность своей семьи.
– Ладно. А как мне вас называть? «Доктор Пэрриш», как в больнице?
– Да, «доктор Пэрриш» вполне подойдет. – Эрик взял со стола блокнот и положил его на колени. Он всегда так делал в начале сеанса, чтобы его потом не могли обвинить том, чего он не говорил и не делал.
– Бабушка дала мне записку для вас, когда узнала, что я пойду к вам.
– Это совсем не обязательно, ты можешь самостоятельно решать, ходить тебе на терапию или нет.
– Она думала, это как в школу, что тут проверяют.
Макс достал из кармана и протянул Эрику листок бумаги, на котором было написано: «Доктор Пэрриш, да благословит вас Господь за то, что вы помогаете моему Максу». Почерк был неровный, прерывистый, и от этого у Эрика в горле встал комок. Внутри был чек, и он поспешно сунул его в нижний ящик стола.
– Прекрасно, спасибо. Я рад, что ты решил прийти. – Эрик напечатал «Макс Якубовски» и поставил дату. Потом, позже, он распечатает эти записи и поместит их в папку пациента, их он хранит дома. Он никогда не записывал сеансы ни на видео, ни на диктофон.
– Бабушка очень хотела, чтобы я пошел. Вы ей очень понравились. – Макс с хлопком соединил ладони на коленях, он был очень напряжен.
– Она мне тоже очень понравилась. Как она сегодня?
– Не очень, если честно. Она была такая уставшая сегодня утром. Обычно часов в семь она любит выпить кофе – знаете, растворимый, в гранулах там или типа того – а сегодня нет. Ей принесли, но она снова уснула и не стала пить свой кофе. – Макс закусил губу. – Это, как бы, меня очень беспокоит… я все думаю, это так ужасно – понимать, что однажды я вот так утром приду ее будить – а она не проснется… И это может произойти в любой момент.
– Это очень тяжело.
– Да, это как… ну не знаю… даже не знаю, что лучше: знать или не знать. Я все никак не могу поверить, что это правда и что однажды это случится.
Эрик вспомнил, как Лори сказала ему, что миссис Тихнер осталось максимум две недели, но не стал этого говорить Максу.
– Я понимаю. С этим очень тяжело смириться.
– Я знаю, поэтому я и пришел к вам, а не только потому, что она сказала. Она… она на самом деле совсем не представляет,
