голоса Григория Распутина и Анны Вырубовой. Cами же персонажи, как таковые, на сцене не появляются.
Действие I
Мы знаем, о чём говорим. Группа учёных, в надежде узнать что-нибудь новое о жизни и передвижениях грызунов, отвезла одну-единственную крысу по имени Распутин на одинокий остров неподалёку от Новой Зеландии, на котором до этого крысы не водились. Предварительно они взяли образец ДНК своего подопечного. Затем надели на крысу специальный электронный ошейник, и четыре недели изучали, где крыса спит, где ест и какими маршрутами передвигается, и всё в таком духе.
Потом они решили зачем-то эту крысу изловить.
Несмотря на ловушки (их было больше трёх десятков), расставленные в излюбленных местах Распутина, на все приманки, ловушки и хитрости, несмотря на старания двух специально натренированных и знающих своё дело псов, ничего у них не вышло. Хуже того, в какой-то момент перестал поступать радиосигнал с прикреплённого к животному устройства, и надежды найти грызуна рассеялись как дым.
Что удивительно – Распутин всё-таки нашёлся: через 18 недель, и совсем на другом острове – примерно в полукилометре от того, где его выпустили. Никто не знал, что крысы могут плавать так далеко.
Большая комната с очень высокими потолками в бывшем при царе «доходном доме», где сто лет тому назад снимал апартаменты Григорий Распутин. Изразцовая печь на две смежные комнаты. На стенах висят картины без соблюдения какой-либо системы, скорее, по принципу наличия свободного места. Вдоль одной из стен стеллаж, на котором книги, статуэтки, пустая бутылка из-под мадеры с надписью по вертикали «BARBETTO SERIAL 1910 MADEIRA». В углу комнаты стол без скатерти, на нём электрический самовар, тарелка недоеденного холодца, баночка французской горчицы, куски хлеба, чёрная спинка ноутбука. В противоположном углу мольберт, за которым сидит хеменгуэевского вида пожилой мужчина в шортах и футболке. В руках у него кисть и палитра. В центре комнаты стоит кресло-мешок фирмы Zanotta яркокрасного цвета, на котором сидит девочка-подросток, позируя художнику.
Старик: Повернись левее. Так, чтобы я видел твоё правое ухо и совсем не видел левого. Хорошо. Теперь руки сложи в замок и замкни их на правом колене, заложив правую ногу за левую. Отлично. И в заключение озари своё лицо внутренней улыбкой и постарайся максимально замереть в такой позе.
Внучка: (ёрзая) Сразу предупреждаю, что с внутренней улыбкой будут проблемы, потому как озарять себя изнутри я ещё не научилась.
Старик: Ладно. Тогда хотя бы минут двадцать-тридцать продержись в этой позе.
Внучка: (застывая в определённой позе) Хорошо. Постараюсь.
Cтарик: (начинает рисовать) Есть такая методология – в театральном деле, правда, – замирать в позе какого-либо исторически известного персонажа и стараться изнутри прожить отрезок его жизни, добиваясь максимального правдоподобия. Лаборатория Гротовского – слыхала? Так вот, постарайся представить себе, будто ты самая изобретательная на свете хозяйка, самая лучшая на свете мать и ещё Нобелевский лауреат по физике в придачу, ну, скажем, как Мария Склодовская-Кюри.
Внучка: А ты не считаешь, что таких людей просто не существует в природе?
Старик: Даже если тебе удастся выполнить это хотя бы на одну десятую, то меня это вполне устроит.
Внучка: Скажи мне, Хэмингуэй, а я буду на себя похожа?
Старик: Будешь, будешь. Не переживай.
Внучка: А то, помнишь, та дама, которую ты в прошлый раз рисовал, была очень удивлена, когда увидела свой портрет.
Старик: Дело в том, что каждая женщина хочет быть красивее, чем она есть на самом деле – такова её природа и ничего с этим не поделаешь. А я как раз изобразил в чертах её лица то, что скрыто у неё внутри. То есть, не пошёл на компромисс, не стал писать на потребу, и ей это не понравилось.
Внучка: Ты всегда такой принципиальный в своём ремесле?
Старик: Признаюсь, не всегда. Когда нужны деньги, забываешь о принципах. Но у этой уж больно неприятное нутро и непомерно раздутые амбиции. Ладно, оставим её в покое – сейчас речь о тебе.
Внучка: Обо мне?
Старик: Да, о тебе. Я написал за свою жизнь свыше пятисот портретов: какие-то из них удачные, какие-то менее, а вот портрет своей внучки написать не могу. Не получается, и всё тут. И вот сейчас, к сожалению, тоже.
Внучка: Теряешь квалификацию, Хэмингуэй.
Старик: Возможно. Но, скорее всего, дело в чём-то другом, а вот в чём – не могу понять. Ты, кстати, поливала сегодня «ваньку-мокрого»?
Внучка: Поливала, конечно. Попробуй его не полей, сразу начнёт чахнуть. Между прочим, на кончиках его листьев появилась откуда-то
