сами обладатели черной формы.
– Голубчик, тут могут быть тяжелораненые, – сказал врач, уперев руки в бока и глядя на полутысячника поверх очков. – Если их вовремя не доставить в больницу, то они могут погибнуть, и на чьей совести будет их смерть?
– Вы верно говорите, доктор, – жандарм хлопнул снятыми перчатками по ладони. – Немедленно проведите осмотр пострадавших, и если кто тяжело ранен, ты мы отправим его в больницу, под присмотром моих людей, но в любом случае никто не имеет право покидать здание без моего разрешения!
Белые халаты медиков, серые мундиры полицейских и черные жандармов – в вестибюле за несколько мгновений стало очень тесно, и от этой тесноты Олегу сделалось душно, захотелось выйти на воздух, под сентябрьское небо.
Но об этом оставалось только мечтать.
Полная врачиха ощупала ему руки и ноги, проверила позвоночник, и только после этого разрешила встать.
– Давайте, помогу, – предложил Петренко, так и топтавшийся рядом.
– Помоги, – сказал Олег, скрипя зубами от унижения: едва исполнилось сорок, а уже встать самостоятельно не можешь, что же с тобой будет еще лет через десять? – Палку подай, вон она… Еще папка должна быть, кожаная.
Не хватало остаться без документов.
Через мгновение он стоял, опираясь на палку и судорожно хватая воздух – не упасть, только не упасть, не показать никому, особенно этим вот, в черных мундирах, что его трясет от слабости.
Папка нашлась тут же, у стены, и молодой полицейский отряхнул с нее пыль и грязь.
– Этот в порядке? – спросил полутысячник, бросив на Олега вопросительный взгляд. – Давайте его тогда на допрос, вон туда, хотя бы…
Он замолк, прищурил глаза, глядя в сторону входной двери.
На шагнувшего в вестибюль сутулого большеголового мужчину в дорогом костюме под темным плащом.
Олег стоял далеко, но он знал, что пахнет от вновь появившегося французским одеколоном, яркий галстук придерживает заколка с крупным брильянтом, и такие же камушки, только поменьше, красуются в запонках. Иван Иванович Штилер, министр мировоззрения и имперский вождь пропаганды, носивший среди товарищей по партии прозвище «Паук», любил роскошь, и никогда этого не скрывал.
Большой и важный, расположенный близко к вершине камень той самой бюрократической пирамиды, о которой вещал клерк-философ.
Навстречу министру от разрушенной проходной заторопился осанистый седоголовый усач, сохранивший военную выправку, несмотря на почтенный возраст – похоже, сам Снесарев, востоковед, математик, филолог и геополитик, директор «Наследия».
– Григаладзе, на допрос его, – бросил полутысячник, и направился прямиком к высокому начальству.
В этот момент Олег даже обрадовался, что его уводят – видеть бывшего шефа не хотелось.
