месяца с тех пор, как Старший помешал Ориону убить замороженных военных. Перед этим мы пытались вычислить убийцу, написав на моей стене список жертв. Провожу взглядом по неаккуратным строкам. Краска такая густая, что кое-где ее края отбрасывают на белую стену тоненькие тени. Полосы подтеков тянутся к полу, словно ведьмины костлявые пальцы. Одна из них толще и длиннее остальных – она прорезает пыльный плющ, который Харли когда-то давно нарисовал для своей девушки, которая жила в этой комнате до меня.
Черные каракули на грязной стене. Вот и все, что мне дал Орион – если не считать трупы.
Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, вспоминая запах краски, в которую я окунала кисть.
Краска.
Харли.
Вот что Орион дал мне. Единственное, что он реально мне давал. Последнюю картину Харли. Когда Харли сидел на криоуровне и соединял вместе куски проводов, чтобы открыть шлюз изнутри и выброситься навстречу смерти в пустоту космоса, он отдал свою последнюю законченную картину Ориону, а тот передал мне. Мне было так грустно на нее смотреть, что я попросила Старшего отнести ее в комнату Харли.
Там она и должна быть до сих пор… Я выбегаю в коридор. Его комнату найти легко – пятна краски образуют радужный след, ведущий прямо к порогу.
В комнате, словно старыми ошибками, пахнет пылью и скипидаром. Искусственное солнце из-под жалюзи освещает самодельный горшок с растеньицем, которое давно уже погибло. В полосах света танцуют пылинки.
Я чувствую себя в этой комнате непрошеным гостем и никак не решаюсь отнять палец от биометрического сканера.
Медленно шагаю внутрь, все еще держась за дверной косяк одной рукой, боясь нырнуть с головой в бездну прошлого Харли. Пальцы скользят по стене к стоящему у нее комоду, оставляя на пыли, собравшейся сверху, четыре блестящие дорожки. Трехмесячный слой – или даже больше? Я ни разу не видела Харли в его комнате – только как он однажды оттуда выходил. Не могу представить его здесь. Она слишком маленькая и захламленная. Она больше похожа на кладовку, чем на дом.
Но Харли был художником, настоящим художником, и его кладовка ценнее любого из музеев, в которых мне приходилось бывать. У стены пачка картин. Я проглядываю их – все стоят лицом к комнате. На одной нет ничего, кроме пятен краски и черных чернил – видимо, неудавшийся опыт. Еще одна золотая рыбка, похожая на ту, что Харли нарисовал мне, но более мультяшная, не такая реалистичная. И светлее – тона можно было бы назвать пастельными, если бы они не контрастировали друг с другом.
Последняя картина обращена к стене, но еще до того, как повернуть ее, я вижу на холсте дыры, рваные края, из которых торчат нити.
Это портрет девушки. На губах у нее улыбка, но глубокие, влажные глаза печальны. Такое ощущение, что она только что из душа или бассейна: с волос капает вода, оставляя дорожки на лице.
Порезы резкие и рваные, явно сделанные в приступе гнева. Кто-то – Харли? – попытался восстановить полотно, но никому уже не удастся снова собрать это лицо.
Кейли. Кто же еще это
