– кислого, как отрыжка ребенка, – меня вдруг замутило.
– Мой брак будет династическим.
– И мой, – сказала мне в спину Зи. – А пока – у меня есть глаза.
– Да. – Тэнди спиной открыла себе дверь. – Мы все видели.
Я покраснела. Глаза – это самое меньшее, чем располагала Зи. Игра в койотов? Она была королевой стаи, а моя сексуальность хранилась под грифом «Требуются дополнительные исследования».
Сидней. Одиннадцать лет мы с ним жили бок о бок – в качестве заложников. Я знала малейшие особенности его выговора, переливов его смеха. Знала, что он ненавидит цукини, как и все мы. Но постыдная правда была в том, что я совсем не думала о Сиднее. Ведь он уже мертв.
Я посмотрела на Зи. Мы были одни. Над нами нависала крыша.
– Значит, Сидней? – тихо спросила она.
– Сидней, – ответила я, но это была ложь. – Нет. Я больше думаю об этом новом мальчике.
Да Ся вскинула брови, а потом едва-едва заметно кивнула, дав понять, что уловила мой переход на кодовый язык.
– Интересно… Просто интересно, как долго он с нами пробудет.
– Какое непостоянство! – Зи сделала вид, что поддразнивает меня, как будто мы продолжаем говорить о мальчиках.
Она имела в виду, что войны тоже непостоянны. Я приготовилась умереть вместе с Сиднеем, но не умерла. А может, так и не умру, даже теперь.
– Ты только помни. До того твоего династического брака еще есть время.
– Надеюсь.
Шестнадцать месяцев – это не так долго.
Да Ся обняла меня за шею – такой знакомой, шершавой от работы, горячей от кувшинов рукой. Я прижалась к ней.
– Я тоже, – сказала она.
Пять дней после того, как я впервые увидела заложника от Камберленда, я плохо спала.
Со сном у меня всегда были нелады. Если бы я могла выбрать себе подарок от судьбы, то, пожалуй, это была бы способность положить голову на подушку и уплыть – спокойно, надежно, без суеты. Вместо этого мой мозг воспринимает усталость как сигнал начать перебирать все мои глупые ошибки до единой, а после этого, подобно шекспировским принцам, я вижу плохие сны.
Зи спит. Я – нет.
На пятый день мне надоело.
В ту ночь я была одна. Да Ся ушла играть в койотов. В комнате без ее дыхания было чересчур тихо. Надо мной чернотой поблескивал потолок – стеклянный, чтобы Паноптикон за нами присматривал. Я лежала и смотрела на него. У Зи была привычка складывать журавликов из любой попавшей в руки бумажки и развешивать их на ниточках по стеклу. Угловатые контуры медленно и отрешенно поворачивались, хотя в комнате, казалось, не было воздуха. Сквозь эту бумажную завесу я видела расплескавшийся по небу Млечный Путь и причудливый, как лапка насекомого, изгиб опоры Паноптикона, высящегося на его фоне.
Подушка нагрелась. Я перевернула ее. Нагрелась вторая сторона. Волосы рассыпались вокруг всего тела. У меня была пышная шевелюра,
