праздник, на который собралось до 80 тысяч человек; после общего угощения начались увеселения, карусели и гимнастические игры, везде расставлены были кушанья и напитки», – пишет композитор А. Ф. Львов. И заключает: «После всего этого кто бы мог вообразить, что те же знатные поляки, которые под личиною преданности с таким усердием участвовали в этих пышных церемониях, они же возбудят народ к бунту и сами примут управление царством и командование войсками?»{171}
Колзакову важно, что Николай I подтвердил свое расположение к полякам, демонстративно закрепив статус польского короля. В частности, он пишет: «Когда государь стал на свое место, то примас прочел молитву и провозгласил его королем польским. При сем последнем слове началась пальба из пушек, после чего примас поднес государю порфиру, которую начали надевать на государя придворные, первые сановники, затем корону, скипетр и державу, – все это с молитвою подносимо было примасом. Государь поднесенную ему корону надел сам себе на голову; потом двое великих князей подвели к нему императрицу, которая стала на колена и Он надел на нее цепь Белого Орла и корону, и она стала с ним рядом у трона»{172}.
Реакция поляков на происшедшее была разнородна. С одной стороны, на приезд нового короля надеялись, ожидая от него как закрепления конституционных гарантий по отношению к Королевству Польскому, так и благотворного влияния на напряженную политическую обстановку, вызванную процессом по делу Патриотического общества и раздражением поляков против великого князя Константина и Н. Н. Новосильцева. В. Шокальский, например, полагает, что «разыграв эту горькую драму с Сеймовым Судом, Николай I явно одумался, желая постепенно изгладить из памяти ужасное впечатление, которое само по себе с течением времени отнюдь не сглаживалось»{173}. Когда весной как гром среди ясного неба разнеслось «наименее всего ожидаемое известие» о будущей коронации, «изумление и радость были повсеместны, и о всем, что тому предшествовало на какой-то момент забыли». Мемуарист с удовлетворением отмечает: «Все время пребывания императорского двора в Варшаве Николай I был весел, вел себя непринужденно, и, казалось, что ему хорошо среди нас. Раза два я встретил его идущим с одним лишь адъютантом. От Лазенок до Королевского замка он сам ездил верхом. Император отдалил от себя полицию, говорил по-польски и недвусмысленно выказывал нам свою симпатию»{174}.
Другой очевидец событий, принимавший в них непосредственное участие, – старший сержант роты Его Императорского и Королевского Величества Первого полка конных егерей Ю. Пательский также вспоминает о торжествах как о «радующих глаз и трогающих сердце». Явно радостные чувства у него вызвал вид императорской семьи – как при въезде в Варшаву («Никогда не забуду вида красивой, импозантной фигуры императора Николая I на чудесном коне вместе с одиннадцатилетним наследником престола великим князем
[
