бронзовую булавку-застежку.
Потянув за тяжелый шерстяной край, Тибби открыла рот от возмущения.
– Эмлин де Эшборн, этот плащ промок! Дайте-ка его сюда!
Девушка сняла плащ.
– Он едва влажный.
– Влажный, как же, и заляпанный грязью с обрывками листьев и чем-то еще! – Тибби провела пухлыми пальцами по ткани, подцепляя веточки и листья. В сумрачном свете факелов она не сводила грозных глаз с Эмлин. – Вы выходили за ограду без охраны и даже без собаки, которая могла бы защитить вас, уж я‑то знаю.
– Да, это так, – вздохнула Эмлин, по опыту зная, что от Тибби ничего не утаишь.
Перебросив плащ через руку, Тибби сложила ладони над своим круглым животом и ждала, глядя Эмлин в глаза. Ни одна из них не была высокой, но Эмлин обладала тонкой статью, Тибби же была в два раза шире, сильная, как дуб.
– Порой здесь тихо, словно в могиле, – сказала Эмлин. – Поэтому я ушла. Уот не разрешил бы мне уйти, и вы тоже. Я же только в строевой лес…
– Сэр Уолтер не какой-то там старый глупец, и вы должны слушаться его. Что было бы, встреть вы в лесу людей короля? Уот говорит, что они всегда рядом теперь, и неизвестно, когда они придут за вами или за всеми нами, спаси нас Господь. – Тибби быстро перекрестилась над своей широкой грудью и уперла руки в бока.
Эмлин вздрогнула от страха, вспомнив рыцаря в лесу. Она мысленно увидела его глаза в то мгновение, когда он сжимал пальцами стрелу, торчащую из его бедра. Сейчас страх, который она почувствовала в те минуты, вновь вернулся.
Тибби и Уот, сенешаль замка, яростно оберегали ее и младших детей де Эшборна с тех пор, как Гая арестовали на охоте. Долгая зима прошла в напряжении, которое усилилось, когда король потребовал непомерных налогов – штрафов, как назвал их глашатай.
Оставшись за хозяйку, Эмлин делала все возможное, чтобы заботиться о детях и домочадцах. Ей удалось отправить королю несколько серебряных монет, хотя это опустошило сундуки, но деньги были единственной надеждой опять увидеть Гая невредимым. За время долгой зимы Эмлин честно старалась полагаться на Бога и обращать свой гнев в прощение. Но она находила это чрезвычайно сложным.
Хотя ее родители умерли, а старших брата и сестры не было с ними, два ее младших брата и сестра – то ли по Божьей воле, то ли по чьей-либо еще – находились в целости и сохранности под ее опекой. После захвата Гая Эмлин дала обет Пресвятой Деве Марии никогда не бросать детей, желая, чтобы в их жизни не было потерь, которые познала она. Как их единственный опекун она могла об этом лишь просить, предлагая взамен непогрешимую веру.
Тибби не унималась.
– И что же, – многозначительно спросила она, – вы делали в лесу одна? Почему не взяли Каджиля?
– Тренировалась, – ответила Эмлин. – А Каджиль стареет.
– Что за вздор!
