родителей, так же, как и его отец до него. Король и принц Бауэн стали первыми за много поколений братьями, которым удалось дожить до взрослого возраста. Все думали, что благодаря им нас ждет новая эра процветания. Но оба до сих пор бездетны.
Я выросла в большой семье и привыкла к крику, болтовне и детскому плачу. Возможно, именно из‑за отсутствия этих звуков огромные и молчаливые коридоры замка казались мне такими зловещими?
– Если у короля так и не родятся дети, наследником престола станет принц Бауэн? – спросила я.
– Наверное, да.
– Бедная королева Ленор. Теперь я понимаю, почему она так грустна.
Чего я тогда не знала, так это того, что страдания королевы были гораздо более мучительными, чем можно было предположить. В своем юном возрасте я не понимала, как сияющая красавица невеста из рассказа Петры превратилась в ту замкнутую женщину, которую я видела перед камином. И я даже не догадывалась, на что способно толкнуть отчаявшуюся женщину страстное желание родить ребенка.
На следующее утро я осторожно вошла в покои королевы, как только первые лучи солнца осветили ее окна. Сама королева виднелась всего лишь как небольшое возвышение посреди кровати, почти полностью скрытое расшитым покрывалом. Я на цыпочках обошла ее личную служанку, Ислу, похрапывающую на соломенном тюфяке, на полу, и начала выметать из камина вчерашний пепел. Стараясь не шуметь, я положила в камин свежие поленья и развела огонь. Когда пламя разгорелось, я вышла в коридор и вернулась с ведром воды, чтобы наполнить элегантный фарфоровый таз, стоявший на длинном столе у окна. Пока вода лилась в таз, мой взгляд упал на клочок пергамента на столе. Я лениво читала и перечитывала слова, написанные аккуратным и изящным почерком.
Где расцветала любовь,
Она должна увянуть,
Оставив лишь воспоминания
Об аромате…
– Девушка.
Я, вздрогнув, обернулась в страхе перед наказанием за праздность. Королева Ленор сидела в постели и в упор смотрела на меня. Ее темные глаза покраснели, а щеки были мокрыми от слез.
– Подай мне платок, – приказала она.
Из‑за акцента ее слова прозвучали неожиданно мелодично.
Взяв свернутый четырехугольник ткани из стопки возле таза, я протянула его ей. Она провела тканью по глазам и под носом, прежде чем вернуть ее мне. Когда она протянула руку, рукав ее сорочки распахнулся, обнажив багровый рубец на внутренней стороне предплечья, рану, которая начала затягиваться совсем недавно. Как могла женщина, живущая в роскоши и неге, получить такое ужасное ранение?
Я должна была молча взять платок из рук королевы и столь же безмолвно исчезнуть. Но ее измученное лицо заставило меня замешкаться и попытаться отвлечь ее от ее горя.
– Мадам, стихотворение, – произнесла я, оглядываясь на пергамент на столе. – Это вы написали?
Ее глаза
