женщина начала жалеть, что пригласила падчерицу на обед, не предупредив сапожника. Огюстен Лубе и так пребывал в плохом настроении, но когда он увидел Анжелину, входившую в дом с букетом роз, нахмурился еще больше. Отец и дочь сели за стол, не обменявшись ни единым словом. Их словно разделяла стена молчания.
– Ну что же, я принесу десерт, – огорченно сказала Жермена.
– Я помогу тебе убрать со стола! – воскликнула Анжелина, напуганная перспективой разговора, который ей предстояло начать.
Окна дома Жермены выходили на рыночную площадь, раскинувшуюся у стен монастыря. Это был довольно уютный дом с двумя небольшими комнатами на втором этаже и просторной комнатой на первом, служившей кухней и столовой. Оттуда дверь вела в лавку, где Альфонс Марти, первый муж хозяйки дома, торговал зерном. Теперь в лавке обосновался Огюстен, приспособив ее под мастерскую, куда он перенес почти все свои инструменты. В смежном с домом помещении было тепло зимой, да и заказчикам было удобно заходить в мастерскую с улицы.
Поставив котелок и грязные тарелки около раковины, Анжелина вновь села за стол. Отец неодобрительно взглянул на дочь.
– Не смотри на меня так, папа, – вздохнула Анжелина.
– Черт бы тебя побрал! – рявкнул Огюстен. – Я имею право знать, почему ты удостоила нас своим присутствием в это воскресенье, ты, которая раньше никогда сюда не приходила!
– Но, Огюстен, я же тебе сказала, что пригласила твою дочь! – воскликнула Жермена. – Господи, в том нет ее вины! Мне не выпало счастья быть матерью, и ее присутствие доставляет мне удовольствие!
Жермена поставила на стол стеклянную вазу, полную темно-красных вишен, и обратилась к Анжелине:
– Анжелина, ты могла бы прийти со своей служанкой и малышом де Беснаком. Они наверняка с аппетитом бы пообедали.
– В другой раз, – тихо ответила молодая женщина.
Сердце Анжелины бешено колотилось в груди, так ей не хотелось в очередной раз врать. Нет, хуже – оправдываться, глядя прямо в глаза отцу, отвергать обвинения Эвлалии Сютра, основанные на чистой правде.
– Папа, не стоит и дальше ломать комедию, – решилась в конце концов Анжелина. – Да, после мессы Жермена сказала мне, что именно не дает тебе покоя. Прости меня, Жермена, но если никто не хочет начинать разговор на эту тему, то начну я.
– Покарай меня Господь! Ты все же не смогла удержать язык за зубами! – возмутился Огюстен, сверля свою несчастную супругу яростным взглядом.
– Огюстен, когда нарыв созрел, его надо вскрыть, черт возьми! – ответила Жермена. – Тем хуже, если ты недоволен!
– Папа, как ты мог поверить подобным слухам? – довольно неубедительно начала Анжелина.
Ей с трудом удавалось изобразить возмущение, оскорбленную невинность. Но сапожника было сложно провести.
– Ты прекрасно меня знаешь! Я не шучу с нравственностью, и фамилия Лубе никогда не была запятнана. Когда Викторен, мой старый заказчик, передал
