говорю, с головой у меня не все в порядке и писать не умею. Родители у меня пьяницы, туго соображаю. В дурдом на проверку отправляли. А он говорит: «Это когда было? Если б на голову слабый был, так в дурдоме б и остался». Ты, говорит, слушай и записывай все, что услышишь. А мы разберемся. На должности и звания внимания не обращай. Враги – они везде замаскированные. Тухачевский с Блюхером в маршалы пролезли, твари. Так вот, ты вместе с Колычевым живешь. И к его разговорам прислушивайся. Особенно когда с комбатом разговаривать будут…
– С Балтусом?
– Ага. А чё, говорит, – латыш. А они у немцев служат. И тебя ротным назначил. Нечистое дело, подозрительно…
Павел не смог сдержать эмоций: куда ни шло подозревать его, Колычева, но комбата?!
– Черт знает что, совсем с ума посходили, что ли?!
– Еще сказал, что скоро этап придет. Так там полно изменников родины будет и полицаев. Власовцы, словом. Так примечать надо, кто из них немцев хвалит. Кому в оккупации вольно жилось и кому колхозы не по нутру. Я говорю, воры всех легавых и придурков в бога мать кроют… И комбата, и ротных на чем свет матерят. Он аж скривился весь от моей непонятливости. Как ты, говорит, не понимаешь: воры – они наши, не вредные. А те – контра, недобитки вражеские. Воры твоего ротного ругают – вот пусть он с ними и разбирается. Ты к таким, как Махтуров или Грохотов, прислушивайся. Эти грамотеи, опасные. Я, Паш, потому тебе так подробно рассказываю, что ты лучше меня в его словах разберешься. Я писать не умею, а память у меня хорошая. Бог троим нес – мне одному досталась.
– И какие еще сведения на меня или комбата ты ему передавать должен?
– А Рыскалиев по батальону шастает. У него и бумага, и карандаш есть. Под казаха тупорылого косит. Вроде как ни читать, ни писать не умеет. Подойдет ко мне, вроде как письмо попросит написать, вместях и сочинять должны.
– Ну, да, ты у нас писарь знатный, – развеселяясь, недобро съязвил Павел, – это они в цвет угадали. Пока каракули свои нацарапаешь, устанут ждать.
– Как писать, меня опер тоже обучил. Выложил руку на стол и говорит: вот, мол, ладонь, на ней пять пальцев. И донесение из пяти пунктов должно состоять. Первое – где дело было. Второе – когда, третье – кто присутствовал, четвертое – кто, акромя меня, подтвердить сможет, и пятое, самое главное, о чем речь шла. Подробно оперу обрисовать надо. Ну, к примеру, что Богданов к немцам бежать собрался или Тимчук в нашу победу не верит. Агитирует, чтобы мы с тобой в плен сдались. Или немецкую технику хвалит. А подписку ему, что я вроде секретный сотрудник, я не дал, против шерсти мне это…
Павел невольно о Лабутине с Уколовым вспомнил. Вот, значит, как контриков органы делают. Так любого под статью подвести можно.
– …Дурачком прикинулся, сказал, что сильно подумать треба. Он опять перекривился, но понуждать не стал. Махры две пачки отвалил и припугнул, конечно. Мол, о нашем разговоре молчок. Не то худо будет, у меня везде свои глаза и уши есть.
– А может, зря подписку
