я с ним незнаком. Но он долго слонялся по Востоку.
У Динни чуть было не вырвалось: «Не все ли равно – мусульманин ты или христианин, если все равно не веришь в бога», но она промолчала, – этим Уилфрида в их глазах не украсишь.
– Не понимаю, как можно переменить свою веру, – отрезал генерал.
– Что-то я не вижу у вас особого восторга, – пробормотала Динни.
– Дорогая, откуда же быть восторгу, если мы его совсем не знаем?
– Ты права, мама. Можно пригласить его к нам? Он способен прокормить жену, и тетя Эм уверяет, будто у его брата нет прямых наследников.
– Динни! – возмутился генерал.
– Да я шучу, папа.
– Куда серьезнее то, что он живет, как кочевник, – сказал Хьюберт, – вечно скитается с места на место.
– Кочевать можно и вдвоем, Хьюберт.
– Но ты всегда говорила, что ни за что не расстанешься с Кондафордом!
– А ты, я помню, твердил, что не понимаешь, зачем только люди женятся. Наверно, и ты, мама, и ты, папа, тоже когда-то это говорили. Но попробуйте повторить это теперь!
– Злючка!
Одно короткое слово сразу прекратило спор.
Но перед сном Динни спросила у матери:
– Значит, я могу пригласить к нам Уилфрида?
– Конечно, когда хочешь. Нам самим не терпится его увидеть.
– Я понимаю, мама, это неожиданно, да еще сразу после свадьбы Клер; но вы ведь знали, что когда-нибудь настанет и мой черед.
Леди Черрел вздохнула:
– Да, знали.
– Я забыла сказать, что он – поэт, настоящий поэт.
– Поэт? – переспросила мать таким тоном, будто это известие только усилило ее тревогу.
– Их довольно много лежит в Вестминстерском аббатстве. Но ты не беспокойся, его туда не пустят.
– Разная вера – вещь серьезная, Динни, особенно когда появятся дети.
– Почему? У детей нет никакой веры, пока они не становятся взрослыми, а тогда они выберут ту, которая им по душе. К тому же, пока мои дети вырастут – если они вообще у меня будут, – интерес к религии станет чисто историческим.
– Динни!
– Да и сейчас это почти не играет роли, разве что в каких-нибудь уж очень набожных семьях. Для большинства людей религия все больше и больше превращается в мораль.
– Мне трудно судить. Я в этом плохо разбираюсь, да и ты, по-моему, тоже…
– Мамочка, погладь меня по голове.
– Ах, Динни, я надеюсь, что ты сделала хороший выбор.
– Дорогая, я не выбирала, выбрали меня.
Очевидно, это ничуть не утешило мать, и, не зная, что ей сказать еще, Динни подставила щеку для поцелуя, пожелала «спокойной ночи» и отправилась восвояси.
У себя в комнате она села за стол и принялась писать письмо:
«Поместье Кондафорд.
