еще находящемся во Франции, о ревматизме Мирей, о последних шалостях Луи, о замечательных успехах Мукки в учебе. Шарлотта, слегка ошеломленная громким гулом голосов и таким количеством внимания, уделяемого ее особе, радостно посмеивалась.
– Как здесь хорошо! – воскликнула она, входя в дом Лоры. Эти слова она произнесла в характерной квебекской манере.
Людвиг усмехнулся: его жена давно уже не говорила с таким квебекским акцентом.
– Теперь она, по крайней мере, выйдет из депрессии! – тихонько сказал он Жослину.
– Черт побери, ее тоска по родине достигла такой степени?
– Да, она ничего не ела и почти не спала.
– Мальчик мой, вы правильно сделали, что привезли ее сюда, к родным.
– Несомненно, месье Шарден, но у меня и не было другого выбора.
– А-а, ну да, ваша женушка с характером! Мы ее хорошо знаем, нашу Лолотту: если она не получает того, что хочет, жизнь останавливается.
– Именно так, – кивнул Людвиг.
Шарлотта пошла вверх по лестнице вслед за Лорой, чтобы взглянуть на жилые комнаты. За ними увязались Эрмин и Лоранс. Мадлен осталась стоять в окружении четырех детей – Томаса, Катери, Констана и Адель. Они настороженно разглядывали друг друга.
– Я угощу маленьких шалунов лимонадом! – весело крикнула Мирей из кухни. – Идите сюда.
Жослин и Людвиг отправились на кухню. Людвиг повел за собой Томаса, а вслед за ним пошла, прихрамывая, Адель.
«Господи, как она несчастна! – подумала индианка, еще крепче прижимая Катери к своей груди. – Инвалид на всю жизнь».
Четвертью часа позже все собрались в саду и расселись в беседке. Посреди стола из вскрытого лаком металла стоял пирог с изюмом и патокой – произведение кулинарного искусства с поблескивающей аппетитной коричневой корочкой из жженого сахара. Это был любимый десерт Эрмин, которая научила готовить его и своих дочерей. Глазированных оладий в тот день не подавали, потому что это лакомство было одной из зимних традиций.
– Я испекла два больших пирога с засахаренными фруктами, – сообщила Мирей. – Малыши тоже могут их есть, потому что я не добавляла в них ром.
– Твои вкусненькие пироги! – вздохнула Шарлотта. – Мимин, скажи, ты споешь для нас? Я рассказала Адели, что ты – великая артистка. Ты прислала мне одну из своих пластинок, но она – я сама не знаю, каким образом – куда-то запропастилась.
– Ты ее разбила, – подсказал Людвиг.
– Нет-нет, ну что ты такое говоришь? У меня ее, скорее всего, украли. Твой двоюродный брат Герман…
– Ничего страшного, я подарю тебе другую и дам проигрыватель. У меня их тут целых два, – сказала Эрмин.
Она почувствовала, что между Шарлоттой и Людвигом есть какие-то трения. Они оба старались не встречаться друг с другом взглядами и не выказывали по отношению друг к другу нежности. Это заметила и Лора.
– Нервы у вас взвинчены, –
