ними и объявив без околичностей, что он слышал и видел все, что произошло, он предложил им продать ему юношу, от которого они хотели избавиться.
– Я отвезу его в Египет и, как раба, продам; он силен и умен; его охотно возьмут в любой богатый дом, а между тем, вы, не марая рук в крови брата, отделаетесь от него.
Иегуда и Ашэр обменялись алчным взглядом; корысть семита тотчас же проснулась в них; из личной мести сделать выгодную сделку казалось им так просто и легко, что, не колеблясь ни минуты, Иегуда спросил:
– А что ты дашь за мальчика? – Купец пересчитал несколько заманчивых предметов и между ними тигровую шкуру.
– Можете сказать, что тигр растерзал вашего брата, а вы убили зверя, – прибавил он со смехом.
– Так по рукам! – вскричали оба брата, горя желанием скорей кончить сделку, и побежали будить еще троих, чтобы сообщить им приятную новость; остерегаясь, впрочем, будить Реубэна, который мог бы им помешать. Не теряя времени, все отправились к водоему, вытащили все еще лежавшего без чувств Иосэфа и отдали его ишмаэлийцу, который тут же и расплатился с ними. Убедясь, что юноша только в обмороке, купец велел перенести его в свою палатку и натер ему виски душистой эссенцией, которую дал ему и понюхать, потому что не хотел, чтобы юноша, придя в себя, своими криками привлек единственного из братьев, восставшего против его смерти и который, может быть, и не согласился бы продать его. Без шума стал сниматься караван; навьючили верблюдов, привязав на одного из них покрытого плащом Иосэфа. Заря чуть занималась, когда последний верблюд пропал вдали, увлекая на себе в неизвестное грядущее будущего канцлера древнего Египта.
Реубэн вышел из себя, узнав истину, и горько упрекал братьев в низости и подлости; но зло было сделано, и сделано непоправимо. Братья разорвали и намочили кровью ягненка знаменитую разноцветную тунику, снятую Иосэфом перед сном и оставшуюся в шатре; затем они отрядили двоих из себя к отцу – объявить ему печальную весть. Отчаяние Яакоба при известии о смерти любимого детища и при виде его окровавленной одежды было неописуемо; с криками и воплями пал он на землю, валялся во прахе и рвал на себе волосы и платье, – все кочевье стонало и вторило ему. Беспорядок в продолжение нескольких дней царил в племени; опасались даже за рассудок патриарха, но все же мало-помалу он успокоился. Перенесенное горе наложило, однако, на Яакоба печать глубокой скорби, и неосушимые слезы лились из его очей чуть только что-нибудь напоминало ему сына, погибшего такой ужасной смертью.
Лишь на следующий день пришел в себя Иосэф. Чувствовал он себя таким разбитым и слабым, что с трудом собрался с мыслями. Сначала он никак не мог понять, каким образом очутился на верблюде и что означали шум и крики каравана, среди которого, очевидно, он находился; утомление, однако, взяло свое, и он опять заснул и открыл уже глаза, когда караван остановился на ночлег. На этот раз он чувствовал себя более сильным:
