родной фамилии. В преддверии разлуки Сергей был печален, а Матвей – рассеян и раздражен. Впрочем, во время таких вот полуобязательных семейных обедов он почти всегда чувствовал раздражение и скуку. Он любил своих, но раздражали мелочи – искусство заштопанная парадная скатерть, начищенные до блеска медные подсвечники с сальными свечами, бросающие тусклый свет на новенькое столовое серебро, и гастрономические шедевры. Матвей подсчитал, во сколько обошлась вся эта роскошь, доставлявшая столь быстрое и преходящее удовольствие и понял, что есть абсолютно не хочется. Налил себе вина, взглянул на брата, поднял бокал:
– Твое здоровье, Сережа…
Когда на пороге гостиной, появился молодой человек, слишком взволнованный, чтобы понять, что его тут не очень-то и ждут, дурно одетый с всклокоченными рыжими волосами, Сергей вздрогнул, как от громкого звука или вспышки света: ему показалось, что он его уже знает – очень хорошо и давно, знает настолько, что может предсказать его будущие слова и действия.
Сенатор дернул щекой и мило улыбнулся Мишелю, шутливо погрозив ему пальцем.
– Ну-с, молодой человек, с какой целию припожаловали в Москву?
– Приехал учиться, – отрапортовал Мишель, – брать лекции в Университете. С целью держать испытания….
– Похвально, похвально…
«Откуда я его знаю? – думал Сергей, – где я мог раньше видеть это лицо… Необычное, весьма необычное… Скулы татарские, глаза раскосые, подбородок как у греческой статуи, а нос – курносый, как у Прошки. Где я его видел? Манеры провинциальные – кланяется слишком низко, тетушке ручку не поцеловал, а чмокнул на всю комнату, так звонко, что стекла задребезжали…» – Сергей тихо засмеялся, повернулся к Матвею. Брат, закусив губу и побледнев, смотрел куда-то вниз, застывшим взором.
– Что с тобой? Нога?
– Нет. Руки.
– Что?
– На руки его посмотри…
Рука провинциального гостя не лежала на подлокотнике кресла спокойно: длинные пальцы, словно разделенные по прихоти природы не на три, а на четыре сустава плясали по отполированному дереву странный танец, отстукивали некий ритм, вели неведомую партию в невидимом оркестре.
– Забавный юнец, – тихо произнес Сергей.
– Мне кажется… – начал Матвей.
– Что?
– Ничего, пустяки…
Странные пальцы гостя напомнили Матвею о других таких же худых и длинных и худых, но мертвых, неподвижных. Он с трудом вытащил из них томик Стерна в потертом переплете со страницами, пересыпанными табаком…
Матвей вздрогнул, нога на самом деле заболела, заныла пронзительной и острой болью, словно иглой проткнули. Побледнел, встал из-за стола и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Сергей бросился следом. Матвей обернулся, улыбнулся самой непринужденно-вымученной из своих улыбок, махнул рукой: «Не волнуйся, пройдет!» Но Сергей,
