как затрещали ее кости. Натянувшиеся кожу и мышцы пронзила приятная боль: тихая и ненавязчивая, словно бы она всегда была в ее теле. Неизвестный запах защекотал ее ноздри, и она глубоко втянула его в себя – кажется, это был запах снега и сырой прошлогодней листы, что лежит на влажной земле весной, когда почва наполняется новой жизнью. Каждая частичка ее тела расслабилась, согрелась, словно бы от внутреннего источника, и, неизвестно, почему, но тьма перед глазами начала рассеиваться, обнажая перед ней различные оттенки мира: нежно-голубой, бледно-желтый, болотно-зеленый… В мозгу ее уже шепталась трава, завывал ветер, журчал ручей и шумела бурливая река, только она не могла определить, в какой момент эти звуки появились внутри ее черепа.
Это музыка вливалась в ее мысли. Она открыла глаза – Падиф и Тирис играли эту мелодию. Он перебирал струны на инструменте, который лежал у него на коленях, она тонкими пальцами зажимала отверстия во флейте, изгибаясь в такт. Энди давно не слышала хоть какой-либо мелодии, и теперь внутри нее сталкивались чувства: ей было радостно так, что хотелось плакать.
– Это было замечательно! Это лучше всяких снов! – воскликнула она, когда музыканты остановили игру.
– Я рад, что мы помогли тебе, – улыбнулся Падиф, – Наш народ любит музыку. Иногда одна песня способна дать талену больше, чем тысячи мыслей.
– У вас еще и песни имеются? А что у вас за песни? Про что? Напойте мне одну, пожалуйста, я так соскучилась по песням! И мне очень интересно узнать, какие они у вас! – быстро протараторила она
– Наши песни рассказывают про многое… – начал Падиф и задумался, – Хм… Мы поем о прошлом, о свершениях людей, ушедших и живущих… я бы мог спеть тебе, но у нас нет песен на твоем языке. Наши песни – это шум мира, шум мыслей.
– Ого! Вы что, и песни поете без слов? – весело сказала она.
– Если упрощенно говорить, то – да, – рассмеялся он, а Тирис оглянулась на него и тоже слегка улыбнулась, – Мы поем голосами оснований.
Он открыл рот, и словно прошлогодняя листва оказалось у них под ногами. Из груди Падифа вырывались завывания холодного ветра среди облезлых стволов – пещера вдруг поросла густым лесом, наполненным скрипом и треском вздыхающих деревьев. Энди услышала, как из глотки Падифа выпорхнула птица и забила крыльями в тесном пространстве. Музыка раздалась из-под пальцев Тирис, и в каменное жилище хлынул тонкий ручей, пробивающий корочку первого зимнего льда. Небо, синее и глубокое, зазвенело в голосе и музыке, и листопад забренчал в пещере.
Падиф перестал петь, и иллюзия разрушилась. Они снова были в голой пещере, и музыка больше не создавала образов.
– Невероятно! – прошептала она.
– Это наречие – Нарве мы зовем его, – сказал он.
– А ты научишь меня этому Нарве? – через паузу спросила она.
– Конечно.
Несколько секунд они молчали. Падиф и Тирис многозначительно
