зон».
Сам мальчишка свое имя даже немного недолюбливал. Если к фамилии у него до недавнего времени претензий не было, то имя… Мишка, Мишутка, медвежонок – черт, он предпочел бы называться Павлом, Сашей или даже каким-нибудь новомодным Фролом, но, разумеется, его возможности повлиять на выбор родителей были крайне ограничены.
Чадолюбивая мама называла его просто Мишкой, суровый, но справедливый отец предпочитал «взрослое» имя Михаил, а загадочная бабушка по материнской линии когда-то ласково пела «Миша-аня!», подзывая за получением вредной для зубов карамели. Но пожалуй, больше всего молодого человека раздражало полуофициальное-полууничижительное «Михаил Вячеславович Поречников», которым окликал его декан факультета психологии. Маму свою Миша, разумеется, прощал, отца старался понять, а вот профессора Саакяна готов был утопить в унитазе институтского мужского туалета – самого грязного места во вселенной. Спасало старого козла только то обстоятельство, что он не смотрел телевизор и не подозревал о существовании «агента национальной безопасности», а стало быть, и не пытался играть на сходстве имен.
Причину неприязни Миша долгое время не мог внятно сформулировать даже для себя самого. Что-то в этом профессоре, докторе наук и авторе множества монографий, опубликованных в европейских журналах, было не так. Михаил чувствовал это кожей – примерно так же, как чувствовал любовь или отчуждение, которое испытывала к нему женщина, лежащая под его одеялом в спальне. Завязывая знакомство с понравившейся ему особой, Миша почти всегда точно знал, ждет ли его успех или стоит, пожалуй, до поры до времени отвалить.
Внутренний мир профессора Саакяна был устроен гораздо сложнее мира женщин, ищущих сексуальных приключений, поэтому Миша очень долго не мог его раскусить. Сначала он полагал, что Саакян просто очень хороший доктор психологии, вполне заслуженно получивший все свои мудреные титулы. Попробуйте вот так, наскоком раскусить хорошего психолога – либо он разгадает вас первым, и вы будете носить ему деньги за сеансы до тех пор, пока не закончите свои дни в психиатрической лечебнице, либо он просто отправит вас восвояси, заявив о «неоперабельности» вашего случая.
Но с течением времени Михаил понял, что Саакян…
– …словом, вы животное, Александр Георгиевич, – просто сказал он одним жарким летним днем при встрече с ним в фойе университета возле кофейного автомата.
Миша как раз нажимал кнопку, выбирая двойной эспрессо, когда профессор подошел его поприветствовать.
– Да что вы! – якобы удивился тот. – Это так вас научили уважать возраст, молодой человек?
Михаил кивнул, протягивая руку к стаканчику.
– Уважать ваш возраст я намерен до поры до времени, Александр Георгиевич. По крайней мере до тех пор, пока он является оправданием вашей экстравагантности. Но боюсь, вы уже перешагнули эту границу, и бить вас начнут уже не по паспорту, а по физиономии. Причем бить– это в лучшем случае. В худшем… – Миша не договорил.
Профессор сначала улыбнулся
