или хотя бы Клодий. Этот Гай Юлий делает столько долгов, что об этом говорит весь город. И умудряется не платить почти никому. В один прекрасный день мне придется его защищать, хотя он сам может сделать это не хуже меня. Во всяком случае, для собственной защиты я не желал бы лучшего адвоката. Ты ведь знаешь, мы с Цезарем учились в школе Аполлония Молона, главы родосской школы красноречия, хотя и в разное время. Недавно мой наставник написал мне, что лучшими своими учениками считает меня и Цезаря. Я не вижу никого в Риме, кто мог бы сравниться с Цезарем в безупречности стиля и превзойти его в логическом мышлении. Но, – продолжал консул, – Цезарь неопасен. Правда, его любят плебеи, а популяры даже считают своим вождем, но у него нет ни легионов Помпея, ни денег Красса. А у кого нет реальной силы, тот не очень опасен.
– Цезарь уже стал верховным понтификом Рима, – напомнил Катон, – а теперь он уже выдвинул свою кандидатуру в преторы. И наверняка будет избран. Ему осталась последняя ступенька к власти – быть избранным консулом. И тогда он получит право набрать легионы. Что произойдет в этом случае? Я не верю этому марианцу. Уж слишком быстро он находит общий язык со всеми. Даже с Помпеем и Крассом. А ведь и они тоже видели в нем поначалу преемника Мария.
– Но Цезарь не призывает к отмене долгов, к незаконным действиям. А Катилина смущает сегодня умы и души наших молодых людей, вызывает своими речами насилие на наших улицах, за ним стоят разорившиеся патриции, погрязшие в долгах плебеи, – горячо возразил Цицерон.
– А кто стоит за спиной Катилины? Кому выгодны бесчинства Клодия и его друзей? Кто пытается всех примирить и успокоить, оставаясь в стороне от политической борьбы, играя роль верховного судьи? – мрачно спросил Катон. – Это все он – Цезарь. Я не могу верить этому человеку, – снова подчеркнул сенатор. – Да, Катилина погряз в долгах, а у Цезаря их еще больше. Но за Катилиной идет всего лишь кучка безумцев, а за Цезарем почти половина всех римлян. С одной стороны, Юлий как будто защищает интересы бедняков, плебеев, сельских жителей, а сам живет на широкую ногу, делает огромные долги. А его разврат? Ты, Цицерон, и твои люди кричите на каждом углу о развратнике Катилине, вступившем в связь со жрицей Весты,[45] давшей обет целомудрия. С одной жрицей, которая, кстати, была сестрой твоей жены. С одной, – громко повторил Катон, – а Цезарь совращает всю коллегию весталок, которые танцуют у него дома нагишом. Особенно сейчас, когда он верховный жрец. И такой человек избран нашим верховным понтификом.
После Тиберия Корункания, нашего первого верховного понтифика, известного на весь город своей особой набожностью, избран человек, открыто насмехающийся над богами. А Публий Сцевола, наш консул и верховный жрец, – какие имена в прошлом. И вот теперь верховным понтификом стал Цезарь. Воистину великие боги спят, если не видят подобного кощунства. Катилина встречается с Аврелией Орестиллой, у которой, кстати, нет мужа, и ты снова кричишь о неслыханном разврате. А число совращенных Цезарем знатных
Веста – богиня домашнего очага и огня.
