если мы не потушим этот огонь. Десять лет назад, когда мы получили сообщение из Капуи о восстании гладиаторов, мы даже не хотели обсуждать этот вопрос, а восстание превратилось в изнурительную войну, которую мы вели три года. Целых три года. Так неужели мы ничему не научились?
Катул помолчал, словно собираясь с мыслями. Провел рукой по лицу.
– Видимо, не научились. Мы действительно погрязли в своем праздном времяпрепровождения, в роскоши и разврате. Человек, в чьем доме произошло страшное преступление, сидит среди нас, является нашим претором, римлянином, которому мы доверили наши судебные дела, а мы ничего не можем ему сказать. А ведь шесть лет назад именно Корнелий Лентул был исключен из числа сенаторов за безнравственное поведение. Но мы как будто забыли об этом и в прошлом году согласились избрать его своим претором, позволив ему снова входить сюда и сидеть среди нас.
А сегодня мы уже серьезно обсуждаем вопрос об избрании на высший пост в государстве Сергия Луция Катилины, известного всему Риму своим разнузданным поведением, подлостью и бесчестием. Что с нами случилось, римляне? Неужели через несколько дней мы отправимся на Марсово поле и отдадим свои голоса этому насильнику и убийце, человеку, которого прокляли великие боги? И это в тот самый момент, когда он готовится поднять мятеж и начать гражданскую войну.
– Никто не имеет права агитировать заранее, – закричал с места Луций Бестиа.
– Но никто не вправе оставаться безнаказанным, замышляя Гражданскую войну, – возразил ему с правой стороны Катон.
Все снова закричали, заспорили, зашумели. Одни сенаторы поддержали Бестиа, другие Катона, и в курии снова вспыхнули ожесточенные громкие споры, но неожиданно громко закашлял Катул, едва не упав. К нему быстро подскочил Ацилий, поддержав его. Многие вскочили, попытавшись прийти на помощь Катулу, но тот уже пришел в себя и, поблагодарив Ацилия, снова продолжал:
– Нельзя более медлить, римляне. Нужно что-то решать. Если мы ничего не предпримем сегодня, то завтра уже будет поздно. Костер, зажженный заговорщиками, должен сжечь их дотла.
Катул снова закашлял, поднося правую руку ко рту. Отдышавшись, он закончил:
– Я все сказал, теперь вы должны решать.
Он еще не успел дойти до своего места, как в зале вновь начался шум. Катилина напрягся, сделал резкое движение, словно сбрасывая с себя неведомого противника и узы, сковывающие его, встал и громко крикнул:
– Если кто-нибудь попытается разжечь костер, который будет угрожать нашему благополучию, мы потушим его не водой, а развалинами Рима!
– Проклятый изменник! – закричал Катул, указывая на Катилину кривым немощным пальцем.
На этот раз кричали все – сенаторы, консулы, трибуны, преторы, галерка, даже писцы. Только несколько человек сохраняли спокойствие. Цезарь, посмотрев вокруг, обратился к Крассу, пожимая плечами:
– Катилина слишком невыдержан. Так нельзя, можно многое
