ты звонишь? – спросил Пьер.
– Слушай. Тот, от кого я получил сегодня утром приказания, должен прислать мне сюда вместе с приглашением на бал сумму в двести луидоров. По непростительной забывчивости я не сказал ему заимствованного имени, под которым я числюсь в этом доме. Любопытный болтун, хозяин, станет удивляться, когда посланный спросить меня под именем Бералека. Нужно сочинить какую-нибудь сказку этому человеку.
– Но зачем все эти предосторожности? – вскричал Пьер. – Мы можем являться всюду без маски. Мир, подписанный Республикой с Вандейцами, сопровождается всеобщей амнистией. Въезд в Париж открыт нам без препятствия и под нашими собственными именами.
– Ба! – воскликнул Ивон. – Можешь ли ты сказать, что нас ожидает в будущем? Осторожность никогда не вредит. Ты сейчас сам говорил, что этот неискренний мир будет недолгим, а впоследствии донос этого трактирщика может навлечь на меня опасность.
Пьер прервал Ивона на полуслове:
– Я кое-что придумал. Предоставь действовать мне, – сказал он.
Только что он закончил, как в коридоре раздался крик: «Да здравствует Директория!» Это было восклицание Жаваля, который, прибежав по звонку, нашел средство доказать свой патриотизм тем людям, которые, думал он, обязаны наблюдать за ним.
Бедняга-трус напрасно старался принять достойную осанку; он дрожал как лист, подходя к комнате и говоря самому себе:
– Подумать только, эти два чудовища могут одним словом отправить меня на расстрел!
– Ну, что? Ваша гостиница неспокойна? – сухо сказал Пьер. – Что это за рев раздался у вас в коридоре, гражданин Страус?
– Это я, гражданин! Это был крик любви и признательности, от которого я не могу удержаться ни минуты. Я бы задохнулся, если б не восклицал: «Да здравствует Директория!» – униженно отвечал Жаваль.
– Браво, гражданин Страус.
– Извините, гражданин, но «Страус» – название моей гостиницы, а меня зовут Жавалем.
Пьер нахмурил брови и тряхнул трактирщика за руку.
– Э-э! – сказал он. – Что это значит, любезный? Разве вы забыли, что мы живем во дни царства свободы?
– Да, истинной свободы, – согласился испуганный трактирщик.
И чтоб подтвердить свое мнение перед тем, кого считал господином своей судьбы, он принялся выть:
– Да здравствует свобода!
– Ну так, – продолжал Пьер, – раз мы все пользуемся свободой, почему же вы запрещаете называть вас Страусом, если мне кажется это удобным?
– Это справедливо! – сказал покорно Жаваль.
– Очень хорошо, гражданин Страус. Не бунтуйте же против существующего порядка вещей, потому что мне кажется, что вы им недовольны; а вам, может быть, придется раскаиваться! – сказал молодой человек, грозно вращая глазами и растягивая последние слова.
– Мне! Придется раскаиваться! Он, верно, намекает на свою Гренельскую долину, – сказал про себя Жаваль, чувствовавший, что у него мороз пробегает по коже.
– Плохим
