Ивон скоро опять стал серьезным.
– А ну, Пьер, – воскликнул он, – ты с ума сошел, что ли?
– Отчего?
– Я тебе говорил, что может возникнуть неприятность, если этот безмозглый узнает мое имя, а ты тотчас же не только поспешил выдать его, но еще и присвоил себе, чем навлек на себя опасности, которые могут возникнуть в будущем.
– Э-э, мой милый! Маленькая неприятность не наскучит мне; она займет мое праздное время в Париже: ведь здесь страшно скучно, когда никого не знаешь.
В эту минуту послышался скромный удар в дверь и покорный голос произнес:
– Это я, ваш Страус, господин кавалер. Я принес вам маленький пакетик, который поручено вручить вам.
– Хорошо, войдите, Страус.
Жаваль почтительно подал Пьеру посылку аббата Монтескью и удалился, все пятясь задом.
– Заботьтесь же обо мне хорошенько, одно говорю вам, – строго повторил ему Пьер.
– Не пожалею себя для вас, господин кавалер, услужу за четверых.
– Четыре – ничтожное число!!!
– Тогда за восьмерых, – поспешил сказать трактирщик, у которого вид нахмуренных бровей Пьера вызвал опять крупные капли пота на лбу.
Только что вышел он за двери, как эхо коридоров громко начало повторять его возбужденный рев:
– Да здравствует Директория!
Пакет аббата содержал, как и предполагал Ивон, кроме двухсот луидоров еще и приглашение на бал.
– Теперь надо постараться преобразиться в Щеголя, так как в этом костюме я отправлюсь к гражданину Баррасу, – сказал кавалер.
Пока он одевается, а Пьер помогает ему, набросаем портрет верного товарища Ивона.
Тот, кого Бералек по-дружески называл Пьером, был граф Кожоль. Оба молодых человека были вскормлены одной кормилицей, отчего часто называли друг друга братьями. Граф Кожоль, будучи одних лет с кавалером, не имел его красоты и геркулесовской силы, но тем не менее был столь же неустрашим и так же сильно жаждал опасностей и приключений. Пьер Кожоль обладал перед своим другом, на которого несчастье первой любви часто наводило грусть, тем преимуществом, что имел в себе неиссякаемый источник веселости, которую не могло заглушить в нем присутствие самой серьезной опасности.
Во время шуанства, когда он командовал толпой своих собственных крестьян, Кожоль сумел воздержаться от тех ужасных жестокостей, которые как у белых, так и у синих, были известны под именем возмездия и навсегда запятнали эту беспощадную войну. Жажда битв заставляла Пьера убивать, чтоб защищаться и побеждать, но как скоро кончалась борьба, его веселость брала верх, и в то время когда другие убивали своих пленников, он довольствовался тем, что заставлял отрезать им длинные волосы, которыми так гордились республиканские солдаты, а потом отсылал их совершенно голыми, оставляя им по платку в руках – закрывать себе лицо, когда им встретятся дамы, говорил он.
За этот способ… одевать враги окрестили его «капитан-портной».
У шуанов, которые любили
