так. Ваннерейк мне его привез из Нью-Мексико. Я ему заказал несколько бочонков французского: бургундского или бордо, но… Случая не представилось. В трюме только два бочонка, которые я зарезервировал для господина де Фронтенака. Я знаю, что он часто дает балы и что он жаловался на отсутствие французского вина. Он гурман.
– Мы все гурманы. Это чисто французский недостаток, и у вас на борту мы от него точно не излечимся. Давайте выпьем! Эй, Карлон, улыбнитесь! Жизнь прекрасна!
Куасси-Ба по кругу наполнил всем бокалы.
Глава VII
Онорина уютно устроилась в постели, уложив с собой кота и взяв коробку со своими сокровищами. В просторном твиндеке[1], где когда-то плыли в Америку протестанты из Ла-Рошели, устроили что-то вроде детской, где обитали двое детей и дочь Марселины. Они спали по-королевски: на хороших матрасах и подушках, под меховыми одеялами. Занавеска, которую днем поднимали, отделяла их от помещения, где под присмотром Дельфины дю Розуа разместились «королевские дочери»[2]. Трое священников, севших в Тидмагуче, – францисканцы де Вовенар и шевалье де Гран-Ривьер и ораторианец Кантен – располагались с другой стороны. Естественно, Адемар тут же присоседился с краю, а точнее, бросил в темный угол за батареей свой жалкий узелок, который таскал с собой со времен кампании в Верхнем Кеннебеке, перебираясь то в Пор-Руаяль, то в Бостон, где он попал в плен к англичанам. Вконец измучившись с этим редким и неожиданным экземпляром бойца французской армии, его послали к дальним границам, что для такого персонажа было пределом мечтаний.
Пока что он учился играть на дудочке Керубино, не сводя глаз с Йоланды, которая расчесывала волосы, ей-же-ей, шикарные, просто днем она их прятала под объемистый белый чепец.
Королевские дочери, стоя на коленях, заканчивали вечернюю молитву и с набожным бормотанием перебирали четки.
Онорина раскладывала свои сокровища: ракушки, камешки, засушенные цветы, золотую погремушку, которую ей подарили, когда она была совсем маленькая, перстенек, подаренный Жоффреем в тот день, когда они впервые высадились в Америке… ну и так далее… и тихонько комментировала себе под нос:
– Я их покажу в Квебеке, но только тем, кто будет со мной добрым.
Надо полагать, пессимистические рассуждения интенданта пробудили в ней здравый смысл, хотя она и не подала виду, что их слышала. И она принялась строить планы:
– А всех остальных я поубиваю.
Анжелика спрятала улыбку. Онорина уже давно не делала таких решительных заявлений.
Путешествие в Квебек, атмосфера французского окружения, видимо, пробудили в ней воспоминания раннего детства, когда она находилась в Ла-Рошели и смутно чувствовала, что ее со всех сторон окружают опасности, которые она не в силах объяснить. В те времена она хватала палку и бросалась на любого, кто ее тревожил, с криком «Я тебя убью!». Однажды она собралась «убить» некоего Бомье, католика,
