медленно тронулся с места. В этот момент совершенно неожиданно, словно взметнувшееся от тлеющих углей пламя, из тысяч глоток вырвалась «Марсельеза». Все мужчины стояли у окон вагонов и махали фуражками. Люди на перронах и в соседних поездах махали в ответ… Толпы народа собирались на каждой станции, у каждого шлагбаума, у каждого окна. Отовсюду слышались крики: «Да здравствует Франция! Да здравствует армия!» Люди махали платками и шляпами. Женщины посылали воздушные поцелуи и осыпали наш состав цветами. Молодые люди кричали в ответ: «До свидания! До скорой встречи!»[104]
Большинству резервистов повестка присоединиться к тем, кто был уже в пути, придет совсем скоро. Те, кого еще не призвали, приводили свои дела в порядок. Во многих армиях день перед назначенным сроком призыва считался свободным – можно было попрощаться с родными, друзьями и товарищами по работе.
На сборных пунктах было очень оживленно. Вот как описывает это знаменитый британский историк Ричард Кобб:
Совершенно незнакомые люди перебрасывались фразами, которые на первый взгляд могли бы показаться странными, но собеседники прекрасно понимали друг друга. Все они словно стали вдруг персонажами «Алисы в Стране чудес» – игральными картами, днями недели или датами какого-то особого календаря. «Ты в какой день? – спрашивал кто-нибудь и, не дожидаясь ответа, словно утверждая свое превосходство, гордо ронял: – Я сегодня». Тот, к кому он обращался, явно был обескуражен: «Я на девятый». (Не повезло бедняге – пропустит самое интересное, ведь к тому времени все закончится.) Стоявший рядом с ним спешил сообщить: «Мне не придется ждать слишком долго – я на третий». – «А я на одиннадцатый…» (Этот точно до Берлина не доберется)[105].
Немецкий офицер запаса, оказавшийся в это время по делам в Антверпене, описывал процедуру призыва более прозаично. Согласно мобилизационному предписанию ему надлежало явиться в ближайшую артиллерийскую часть на второй день после объявления мобилизации.
Когда 3 августа я добрался до Бремена, семья меня уже оплакивала. Они думали, что я расстрелян бельгийцами. <…> 4 августа я был призван в армию и приписан к 18-му резервному полку полевой артиллерии, формировавшемуся в Беренфельде близ Гамбурга, приблизительно в 120 километрах от моего родного дома. Никого из родственников к зданию, где нас собрали, не подпустили. Как только представилась возможность, я передал семье записку. На перроне штатских тоже не было, только представители Красного Креста – они раздавали всем желающим сигареты и сласти. В военном эшелоне я встретил друзей по гребному и теннисному клубу, чему очень обрадовался. <…> 6 августа нам выдали полевую форму. Я такую никогда не носил – серо-зеленая, с тусклыми пуговицами. Выдали и каски, обтянутые серой тканью, чтобы не блестели на солнце, а также высокие сапоги для верховой езды, коричневые и очень тяжелые… Все солдаты и большинство офицеров, как и я, оказались резервистами, но командир был из кадровых. <…> Почти
